Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен

Эоган подтолкнул женщину в спину, и она послушно подошла ближе. Она смотрела на Мелу словно из другого времени, из темного забытого прошлого. Две ее тонких косы были переброшены на грудь, и серебро волос тускло блестело, выделяясь на белом льняном платье.

— Вот Фейнне, — сказал Эоган, — она будет твоей женой.

Он еще раз легонько подтолкнул сестру вперед, и она взяла Мелу за руку. Пальцы у нее были узкие и теплые. Она смотрела не на Мелу, а на брата.

Широкоплечий, светлобородый, в рубахе навыпуск, босой, он стоял перед ними, разглядывая их так, словно они были творениями его искусных рук и не успели еще остыть после ковки.

— Вот Мела, старший сын Арванда, — сказал кузнец. — Он будет твоим мужем, Фейнне.

— Как ты скажешь, Эоган, — отозвалась женщина.

Мела прикусил губу. Неожиданно он почувствовал себя обманутым.

Они шли берегом реки, потому что леса здесь были непроходимы. Аэйт видел, как потемнело, меняя цвет, небо, и понял, что Элизабет вновь завела их в другой мир. Теперь его это уже не пугало.

Река постепенно становилась шире. Берега терялись в гиблых комариных топях. Они брели по старой гати, боясь остановиться, чтобы их не засосало в трясину. Заваленная гнилыми бревнами, заросшая осокой, река исчезла в болоте. Потом болото кончилось, и потянулись рыжие выжженные луга. Тяжелое небо странного темно-фиолетового цвета нависло над ними. Мутное солнце светило сквозь туман.

То и дело им встречались сгоревшие деревни. Над пепелищами белыми пятнами высились печи. Они словно хотели куда-то уплыть, и волны тумана колыхались вокруг них. То и дело путники натыкались на измятые шлемы, гнутые кирасы, ржавые мечи.

Аэйт шел и шел, не останавливаясь, точно какая-то сила гнала его через эти мертвые земли. Одноглазый плелся за ним.

Черные обгоревшие сосны торчали среди опавшей хвои, как пальцы на отрубленной кисти. Ни один звук не нарушал тишины. Это был мир давней войны. Она опустошила эти земли и ушла.

Но хуже всего было другое. Они не могли отсюда выбраться, потому что здесь не было реки Элизабет, которая несла свои зеленые воды через множество миров. Аэйт понимал это, но не останавливался. Его целью было не остаться в живых, а избавить свой мир от страшной злой тени.

— Аэйт, — хрипло сказал, наконец, одноглазый. — Куда мы идем?

Юноша отбросил с лица влажные волосы и поглядел на своего спутника.

— Не знаю.

— Что это за местность?

Аэйт видел, что одноглазый не на шутку испуган.

— Я не знаю, — повторил он.

Бродяга отступил от него на шаг и прижался к стволу обгоревшего дерева. Его единственный глаз загорелся желтоватым огнем, рот искривился.

— Щенок! — прошипел он. — Куда ты завел меня?

— Не знаю, — в третий раз сказал Аэйт. — Ты бывал здесь когда— нибудь?

— Ни разу. Этих мест просто не существует. — Бродяга озирался, как зверь, попавший в ловушку. — Сознайся, ведь это твое колдовство?

— Нет, — сказал Аэйт. — Это Элизабет смеется над нами.

— Элизабет? — закричал бродяга, теряя самообладание, и вдруг истерично захохотал, взвизгнув и несколько раз стукнувшись затылком о дерево. — Ты говоришь о реке?

Аэйт кивнул.

— Мы с тобой забрели в тупик, — добавил юноша. — Из этого мира нет выхода.

— Почему? — удивился одноглазый. — Если идти вперед и вперед, то можно, в конце концов, добраться до края.

— До края чего? — в упор спросил Аэйт. — Это другой мир, пойми ты наконец!

Он сел на землю. Было тихо и очень душно. От земли парило и остро пахло хвоей, как будто ее нарочно обварили кипятком. Аэйт несколько раз глубоко вздохнул, но так и не насытился воздухом.

Одноглазый молча наблюдал за ним. Аэйт поднял голову и встретил его взгляд — трусливый и злобный.

— Не надейся, — еле слышно выговорил Аэйт. — Когда-нибудь я сумею убить тебя.

— Если раньше не сдохнешь, — огрызнулся одноглазый.

Брат Мелы встал, с трудом сделал несколько шагов и обернулся.

— Иди, — велел он одноглазому, сопровождая свой приказ кивком.

И было в этой маленькой хрупкой фигурке нечто такое, что одноглазый разбойник не посмел ослушаться. Хмурясь и поводя тяжелыми плечами, он пошел следом за Аэйтом. Рано или поздно мальчик споткнется и упадет, и тогда…

Аэйт потерял счет дням. Они все брели и брели по мертвому миру. Аэйта шатало от голода. Иногда им попадались источники, но вода в них была нестерпимо горькая и почти не утоляла жажду. Они съели последнюю крошку из запасов одноглазого. Постепенно, по мере того, как Аэйт слабел, одноглазый все реже вспоминал о Силе, скрытой в маленьком воине, однако нападать на него пока не решался.

Аэйт все еще не терял надежды отыскать живую деревню. Но все дома, что им попадались, были разрушены, и видно было, что в них очень давно уже никто не живет.

Они миновали большую поляну, бывшую некогда полем битвы. Кости воинов, давно выбеленные ветрами, заросли мхом, доспехи большей частью проржавели и сгнили. Стрелы, луки, костяные обломки, мечи с ржавыми и зазубренными клинками, щиты с потемневшей или совершенно смытой росписью — все это валялось кучами, и ничья рука не прибрала бренные останки, словно в битве погибли последние люди этого мира и не осталось никого, кто пришел бы на это поле с погребальным факелом.

Так они шли под низким фиолетовым небом, которое давило на их плечи почти ощутимой тяжестью. Солнце, утонувшее в мутном тумане, почти не разгоняло сумерек. Аэйт жевал безвкусные корни болотных цветов, но только становился еще голоднее. Он выломал себе палку и шел, опираясь на нее, как старик. Потом палка стала для него слишком тяжелой, и он выбросил ее.

Одноглазый посматривал на него, как старый волк, выжидающий, пока добыча ослабеет, и Аэйт хорошо понимал это. Он боялся спать, а когда усталость валила его с ног, дремал урывками, не выпуская из рук кинжала. Убить одноглазого ударом ножа он не сможет, но в случае нападения оружие не повредит. Разбойник, по крайней мере, чувствовал боль.

Однажды в сумерках одноглазый схватил его за горло. Аэйт захрипел, но вместо того, чтобы пытаться разжать железные пальцы, тискавшие его шею, выбросил вперед руку с кинжалом и нанес удар. Зарычав, одноглазый выпустил Аэйта и прижал ладонь к животу. Аэйт ударил его снова, а потом, задыхаясь, отскочил.

Одноглазый выпрямился и показал Аэйту ладонь, которую держал на животе. Ни крови, ни малейшей царапины не было.

— Я убью тебя, — сказал Айэт.

— Бедный колдун! Как же ты это сделаешь? — Одноглазый склонил голову набок и рассмеялся.

— Я отрежу тебе голову, — тихо ответил Аэйт.

— Ручонки дрогнут, — презрительным тоном произнес разбойник.

— Не дрогнут, — сказал Аэйт. — Разве что стошнит.

Одноглазый перестал улыбаться. Он увидел, что юноша не шутит, и отступил на шаг, настороженно наблюдая за ним. Но Аэйт только устало перевел дыхание и махнул рукой. Они снова пошли вперед.