Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен

— Что такое «тень»?

— Спутник воина, — тут же сказал Аэйт.

Синяка еще немного помолчал.

— Он что, жестоко дерется?

— Да нет, — сказал Аэйт, скривившись. — Разве что по уху съездит. Если он узнает, что я опять нарушаю законы, он расстроится.

— Он не узнает, — сказал Синяка.

Они обменялись улыбками, и юноша тут же подсел к костру. Он открыл уже было рот, но Синяка опередил его.

— Ты часто нарушаешь законы?

— Случается, — доверчиво отозвался Аэйт. — Однажды меня даже хотели изгнать из племени.

— Что же ты натворил?

— Подсматривал за обрядами союза воинов. Я ведь еще не воин, я тень Мелы, — пояснил он. — Мела берет меня в разведку или в битву. Все враги, которых я убью, будут убитыми Мелой. Он учит меня. Я хорошая тень, так он говорит. Когда меня хотели изгнать, Мела чуть не убил себя. Наш вождь, Фарзой, сын Фарсана, сказал, что боги разгневаны, что глаза тени не должны видеть тайн. Удача — как женщина, сказал он, ее нагота — только для мужа. Даже если бы Мела перерезал себе горло, Фарзой не простил бы меня.

— Почему же тебе разрешили остаться?

— Варахнунт Асантао, — ответил Аэйт. — Она запретила. Она видит. Ее слово тяжелее слов любого из племени. Но теперь я навсегда останусь тенью.

— А если Мелу убьют? — неосторожно спросил Синяка и тут же пожалел о своей бестактности.

Но Аэйт, похоже, давно уже думал об этом.

— Убивают часто, — сказал он. — Могут убить и Мелу. Тогда я стану тенью Фарзоя.

Он по-детски сморщил нос.

— Почему ты рассказываешь мне все это? — спросил вдруг Синяка.

— Если ты враг, тебя прирежут, — пояснил Аэйт. — Если ты друг, тебя незачем остерегаться.

Это объяснение показалось Синяке вполне удовлетворительным.

— Ты пришел, чтобы что-то спросить у меня, — напомнил ему Синяка.

— Это твоя саламандра? — тут же поинтересовался Аэйт.

— Прямой вопрос — прямой ответ, — сказал Синяка. — Моя.

— Да… — протянул Аэйт. — Я так и понял.

— Что ты понял? — Синяка насторожился.

— А что ты не человек, — просто сказал болотный воин. — В лучшем случае, ты бродячий чародей.

Синяку пробрала дрожь от этого «в лучшем случае», но он предпочел не уточнять.

— Да, — продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью, — ты не высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь… Человек мог бы еще хитростью и обманом подчинить себе тролля, но приручить саламандру… Как хочешь, я не верю, что ты человек. И Мела так считает. А вот кто ты на самом деле — это вопрос.

Раздосадованный тем, что здесь даже простой мальчишка видит его насквозь, Синяка сказал:

— Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, — гномы?

Аэйт поперхнулся.

— Что значит — «гномы»?

— Ну, какие-нибудь болотные гномы… Вы такие маленькие, я хочу сказать, ростом, вы так близки к природе… — Синяка молол чепуху и сам знал это, но ему нужно было отвлечь мальчишку от догадки, которая была опасно близка к истине.

Маневр оказался успешным. Аэйт покраснел от возмущения.

— Что за привычка стричь всех под одну гребенку! Если племя низкорослое — так сразу «гномы»…

— А что, разве не так?

— Нет, — твердо сказал Аэйт. — Мы просто морасты.

На смуглом лице чародея появилась довольная улыбка.

— А я просто Синяка, — заявил он и с удовольствием отметил, что на сей раз даже Аэйт смутился и не нашелся, что ответить.

Аэйт был прав, когда говорил, что слово варахнунт Асантао — самое тяжелое в племени. Синяка не сомневался в том, что вождь, глава союза воинов, о котором рассказывал ему мальчишка, с радостью прогнал бы подальше подозрительных чужеземцев, а то и прирезал бы их на всякий случай. Судя по словам Аэйта, Фарзой, сын Фарсана, был личностью суровой, и ему ни к чему были какие— то бродяги, да еще с такой странной внешностью.

Всеми этими соображениями Синяка поделился с Асантао, как только она вернулась домой.

— Фарзой суров, — согласилась колдунья, — и недоверчив. Идем, он хочет тебя видеть.

Синяка нехотя встал. Великан все еще спал у костра. На его красной от загара лапище белела повязка, распространяющая острый запах лука.

— А великан? — спросил Синяка.

— Он не отвечает, — сказала Асантао.

— Почему ты так решила, Асантао? Он вполне свободный великан, ему лет четыреста, не меньше. Я полагаю, он уже достиг совершеннолетия.

— Он твоя тень.

Пожалуй, она права, подумал Синяка. Хорошо еще, что Аэйт растолковал ему, что такое «тень». Неприятно все время задавать вопросы, большинство которых кажутся, по всей видимости, идиотскими. Синяка так давно жил совершенно один, что мгновенно запутывался, столкнувшись даже с самой простой социальной структурой.

Асантао взяла его за руку и отвела к вождю.

Фарзой восседал, скрестив ноги, на огромном котле, перевернутом вверх дном и покрытом медвежьей шкурой. Потом уже (от Аэйта) Синяка узнал, что этот котел был отлит из сотен бронзовых наконечников вражеских стрел и копий. Справа от вождя стояли воины, числом около двух дюжин, слева на древке сверкало золотое изображение лося, сделанное с изумительным мастерством.

Вождь, глава воинского союза, был довольно высок ростом для болотного человека. Он был широкоплеч и строен; некрасивый шрам пересекал его суровое лицо. Если в его белых волосах и была седина, то заметить ее было не так-то просто. Он носил волосы стянутыми в узел на затылке, оставляя две тонких косички свисать у висков. Две витых золотых гривны сверкали у него на шее.

— Поклонись, — сказала Синяке Асантао, и он послушно наклонил перед Фарзоем голову.

— Хорошо, — проговорил Фарзой. — Чужеземцев, мне сказали, двое. Один — тень. Отвечать будешь ты.

Синяка почувствовал, как начинает ежиться под пристальным, недобрым взглядом Фарзоя. Пришелец был слишком темным, слишком рослым, слишком чужим. Вождь видел в нем неотесанного нищего бездельника — и в своем роде был совершенно прав.

Синяка вдруг понял, что несмотря на все варварские законы гостеприимства, эти люди никогда не будут считать его ровней себе.

Асантао осторожно тронула его за руку.

— Я объясню тебе, — сказала она. — Вот Лось. Хорс ездит на нем по небу. — Она указала на солнце. — Глаз Хорса смотрит на тебя сверху. Лось слушает твои слова. Он из золота. Золото той же породы, что и свет. Поэтому не лги, чужеземец.

Щурясь от ярких бликов, Синяка посмотрел на Золотого Лося, главную святыню племени, и подумал вдруг о Косматом Бьярни. Чертов пират, которого он отправил в преисподнюю, перебил бы со своими головорезами все это маленькое племя, не задумываясь, лишь бы завладеть таким огромным количеством золота. Хорошо, что Бьярни больше нет. И Синяка в очередной раз решительно подавил угрызения совести, терзавшие его при любом вспоминании о капитане «Медведя».