О. Григорьева - Набег

— Недостойно тем, кто в скором бою станет братьями, драться из-за обидного слова, — сказал он.

Хевдинги его послушали: помирились, пожали друг другу руки.

Сигурду казалось, что все это случилось очень давно, он утратил счет дням, сменявшим друг друга, как облака на небе. Словно в базарной толчее, в их спешке сипели весла, мелькали дома незнакомых усадеб и городов. Руки немели от гребли, а по ночам ноющей болью ломило усталую поясницу. После выходки Трира с головой фландрийца и бури, снесшей ее в море, бонд перестал задумываться, куда и зачем стремится их драккар. Его душа покрылась коркой безразличия. Остались лишь обрывки странных, дотянувшихся откуда-то издалека снов: теплый и беззаботный Каупанг, сияющая улыбка маленькой ведьмы, окровавленное лицо Кьятви, расходящиеся под руками монаха камни… Приходя из прошлого, сны навещали Сигурда, когда он, скорчившись после гребли под плащом из телячьей кожи, жевал сухую и твердую, как щепа, рыбину, или когда лежал без сна, накрывшись тем же плащом и взирая в усеянное звездами небо. Иногда, предаваясь воспоминаниям, он засыпал, и воспоминания обрывались. Их заглушали хриплые голоса хирдманнов, плеск волн и скрип старых уключин.

Этим утром его разбудил Тортлав. Лицо у скальда было веселое, серые глаза радостно блестели. Не ведая причины его радости, Сигурд отбросил плащ:

— Что случилось?

— Случилось? — Скальд широко улыбнулся, выпрямился, развел руки в стороны, словно показывая бонду весь мир. — Смотри, Сигурд! Вот земля, призванная дать нам богатство и славу!

Сигурд и хотел бы, но ничего не смог увидеть из-за спин хирдманнов. Немногие еще гребли, большинство же толпились у бортов. Те, которые, как Сигурд, просыпались после отдыха, тут же вскакивали, тянули шеи, будто видели нечто удивительно прекрасное.

Бонд поднялся, растолкал плечами прильнувших к бортам воинов, сонно заморгал. Больше не было внешнего моря и одиноких каменистых прибрежных островков. Снеккары Рагнара шли вдоль плоских, покрытых едва пробивающейся из-под земли травой берегов. Справа от драккара Рюрика, плавно покачиваясь на спокойной воде, двигался головной корабль самого Рагнара. Слева под громкое уханье кормчего налегали на весла хирдманны Трира.

К Сигурду подошел Тортлав, коснулся борта, мечтательно окинул взглядом ровную полосу полей.

— Сена, — певуче произнес он. — Сена — великая река франков…

— Нейстрия [66] Нейстрия — древнее название части Франции (в устье Сены и чуть севернее). , — поправил его кто-то из хирдманов. — Страна франков…

— Нейстрия, — устало повторил Сигурд.

Так пел Тортлав о походе по Сене. А Сигурд сложил другую вису. Она была не столь красива, как виса Тортлава, но разве можно сравнивать скальда с бондом в умении слагать слова? Сигурд никому не рассказал свою вису, но он-то знал, что она гораздо правдивее, чем песня скальда. Она звучала так:

Сигурд не солгал ни строчки. В крови, дыму, звоне мечей он стал забывать о страхе и боли. В маленьком замке, недалеко от Руана, ему разрубили руку, но кость не задели. Гримли Вестфольдец помог ему перевязать рану взятой в том же бою тканью. Сигурд плохо помнил тот бой, он терялся средь многих других, мелких и больших стычек…

В том же замке Рюрик, кроме прочей добычи, взял себе женщину. Она была невысокая, даже ниже своего пленителя, смуглая, с узкими запястьями и щиколотками, тонкой длинной шеей и точеным лицом. У нее были густые русые волосы, зеленые глаза и широкие скулы. Рюрик приволок ее на драккар, бросил к тюкам с добычей, предупредил всех:

— Моя.

Никто не пытался спорить, а Латья даже улыбнулся.

— Пришла пора мальчику стать мужчиной, — подтолкнув локтем сидящего рядом Сигурда, шепнул он.

Мужчиной Рюрик стал той же ночью. Сигурд слышал, как он возился на корме, подминая под себя смуглую пленницу. Та не кричала и не пыталась вырваться, наоборот, поддавалась ему, притворно постанывая, словно от удовольствия. Наутро на ее руке Сигурд заметил витой браслет, добытый Рюриком в одной из битв. Сидя у тюков с добычей, смуглянка раглядывала его, подставляя запястье под скудные лучи солнца. Однажды луч, скользнув по железу, солнечным пятном коснулся лица стоявшего недалеко от пленницы Рюрика. Молодой хевдинг разговаривал с Латьей, блеск заставил его зажмуриться. Он раздраженно повернулся, но ничего не сказал, заметив блуждающую на губах пленницы лукавую улыбку.

А к середине дня они подошли к Руану — большому городу франков, что стоял в нескольких днях пути от побережья. Перед тем как приблизиться к береговым укреплениям города, Рюрик приказал остановиться.

— Руан — большой город, в нем много золота и серебра, — сказал он.

Хирдманны восторженно закричали, затрясли оружием, раззадоривая друг друга перед предстоящей битвой. Дождавшись, когда их радость поутихнет, Рюрик продолжил:

— Но мы не станем нападать на этот город.

Воины озадаченно смолкли.

— Почему? — наконец отважился спросить кто-то из наиболее любопытных.

— Маркграф [68] Маркграф - правитель Руана сбежал, вместо него над городом встал Готфрид — друг и родич Трира Клешни. Он без боя даст нам кров, пищу и оружие.

— Мы не нуждаемся в подачках и сами можем взять все, что ты назвал! — возмутился молодой Дорин. Он был не намного старше Рюрика. Горячность и зависть толкали парня на глупые речи и глупые дела. Он, единственный из хирдманнов, весь день норовил при случае задеть или ударить женщину Рюрика, и он же теперь восставал против решения своего хевдинга.

- Можем, — согласился Рюрик. — Но Готфрид - вассал короля Карла. Он лучше других знает, когда и как нам следует напасть на главный город короля, где богатств больше, чем во всех прочих городах, где люди едят из золотой посуды, а серебром набивают огромные сундуки. Друзьям Готфрид даст добрый совет, врагам — худой.

— Он предаст нас, как предал Бернхар! Или ты уже забыл о Гаммабурге, хевдинг? - не унимался Дорин.

Глядя на него, Сигурд подумал, что Бьерн даже не удостоил бы наглеца ответом, просто кивнул Хареку, и тот тихо и незаметно приструнил выскочку. С желтоглазым берсерком мало кто пытался спорить. Хотя спорить с самим Бьерном обычно боялись еще больше. Или ярл просто не давал повода для споров…