Джулия Джонс - Чародей и дурак

— Ты лжешь! — Мелли страстно захотелось залепить беззубой оплеуху, вцепиться ей в космы и засунуть ее головой в ночной горшок. Но каждый раз, когда Мелли пыталась это сделать, Грил начинала истошно вопить, вызывая стражу.

— А ты спроси короля, когда он придет, — увидишь, лгу я или нет.

Мелли опустила голову на подушку. Неужели это правда? Что должен был испытать отец, зная, что Кедрак велел его убить? Довольно и того, что они сражались друг против друга, но это… Мейбор жил лишь ради своих сыновей.

Нет, это не совсем так. Мейбор и ее любил не менее сильно — просто слишком долго не показывал этого.

— Так, значит, видели, как Мейбор ускакал с поля боя? — Мелли спрашивала об этом и раньше, но нуждалась в подтверждении.

Грил улыбнулась.

— Твой отец — трус: он только и способен, что бить беззащитных женщин. При первой же опасности он умчался так скоро, что его и пьяным ублюдком не успели бы обозвать.

Мелли вскочила с постели. Собственный вес, как всегда, поразил ее. Она с каждым днем становилась все тяжелее — но это не сделало ее неповоротливой. Она вцепилась в горло Грил, не успела та и глазом моргнуть.

— Стража! — заверещала Грил, упираясь одним локтем Мелли в грудь, а другим примериваясь в живот.

Мелли перехватила ее руку, но Грил вырвалась, оставив Мелли свою перчатку.

Стражники вбежали в комнату с наставленными копьями. Мелли отступила, заткнув перчатку сзади за пояс юбки. Хотя бы одна рука у нее нынче ночью не посинеет от холода.

— Ах ты сучка! — взвизгнула Грил, влепив ей пощечину. — Марш обратно в постель! Не давайте ей сегодня есть, — приказала она стражникам.

— Но король, ваша милость, наказывал кормить ее как следует.

Мелли с удовлетворением отметила, что на шее у Грил остались глубокие красные следы.

— Ну так дайте ей свои объедки — и ничего больше. — Грил повернулась на каблуках и вышла.

Мелли, вздохнув с облегчением, повернулась к стражнику:

— Спасибо.

Тот кивнул — это был молодой парень с дурным цветом лица и каштановыми волосами.

— Не за что, госпожа.

Оба часовых вышли, задвинули засов, и Мелли снова осталась одна.

Она достала из-за пояса свой трофей — перчатку Грил. Из мягкой коричневой свиной кожи, подбитая кроличьим мехом, она была сделана на крупную левую руку. Мелли надела ее. Ничего, что перчатка велика, — главное, что она есть. Для побега нужны оружие и теплая одежда. Мелли поднесла левую руку к свету. Что ж, для начала неплохо.

— Так ты все-таки решил ехать с нами? — Таул, подбоченясь, непоколебимо стоял между сердитой рыбачкой и нетерпеливым купцом. На нем был новый камзол — чуть ярче, чем он носил обычно, да и все в этот день казалось ярче, чем всегда.

С похмелья в горле у Джека пересохло, как в песочнице, а голова была тяжелой как камень.

— Ночью мы с капитаном выпили и уснули только на рассвете — я только-только проснулся.

— Известно тебе, что мы нынче же уезжаем из Рорна?

Джек огляделся. Минуту назад он чуть не столкнулся с Таулом, Хватом и Меган на крыльце «Розы и короны».

— А лошади где?

— Хват их продал. В Марльсе купим новых.

— В Марльсе?

— Мы поплывем туда по морю. Сушей я опасаюсь возвращаться — Баралис будет караулить нас на обратном пути.

Джеку очень хотелось бы, чтобы голова у него была полегче и солнце светило не так ярко. Возражений он не имел, поэтому хлопнул Хват по плечу и сказал:

— Морем так морем.

Таул посмотрел на него как-то странно.

— Что с тобой стряслось этой ночью?

— Я наконец-то узнал правду.

Больше ничего сказано не было: эти слова точно связали язык всем, кто их слышал. Таул кивнул, словно именно такого ответа и ждал, а Хват только улыбнулся, вглядываясь в толпу.

Они молча спустились к гавани. Таул и Меган шли рука об руку, Хват немного отстал, совершая, без сомнения, прощальные изъятия наличности, а Джек держался позади всех.

Он еще не освоился с тем, что узнал прошлой ночью, и похмелье не облегчало ему задачи. Они с Квейном прикончили полторы бутылки рома, рассказывали байки, пели песни, а потом повалились спать. По крайней мере Джек повалился. Проснулся он укрытый теплым одеялом, а Квейн сидел в углу и смотрел на него.

— До чего же ты похож на нее. Сердце радуется, на тебя глядя.

Джек смотрел в яркое утреннее небо. Квейн, по всему видно, был влюблен в его мать. Он помог ей без всякой корысти, спас ей жизнь, отдал свои сбережения и позволил уйти. Тридцать лет прошло, а он помнит ее со всей силой и свежестью молодости.

Какой она была тогда? Прежде всего отважной, конечно. Слыханное ли дело, чтобы молодая девушка пустилась в путь по Обитаемым Землям одна-одинешенька. Притом она ничего не делала наполовину — она добралась до самого дальнего от Парна места, до Четырех Королевств. Холод прошел у Джека по спине. Какого же страху она, должно быть, натерпелась, путешествуя через весь континент!

Но перед ним она никогда своего страха не показывала. Девять лет они прожили вместе, и он ни разу не видел ее ни плачущей, ни испуганной.

Ларна больше нет, но забыть о нем невозможно. Джек теперь носит его в себе — а если подумать, то и всегда носил. Джек помнил, как впервые дотронулся до скальной стены в пещере, помнил глазами, носом и пальцами. Он точно вернулся на родину. На родину своей матери, в то место, которое сделало ее такой, какой она была.

Джек вдруг остановился как вкопанный. Та старуха в качалке, что показала им дорогу, — его бабка. Тихоня говорил, что мать девушки с Ларна была калека, не владевшая правой рукой и правой стороной лица. Это она. Джек помнил ее руку, скрюченную, как лапка мертвой птицы. Она откуда-то знала, что он придет, и помогла ему.

И оракулы ему помогли. В тот последний день они должны были знать, что он прибыл на остров, но промолчали. Они хотели умереть.

— Ты чего, Джек? — спросил Таул.

— Ничего. Просто устал.

— Уж очень ты бледный. Наш корабль стоит в конце гавани. Там отдохнешь.

— Какой корабль? — Джек только теперь заметил, что они находятся не в той части гавани, где причалены «Чудаки-рыбаки».

— «Ловец креветок». Вот он. — Таул указал на маленькую одномачтовую каравеллу. — Мне рекомендовал его капитан Квейн. Там должны ожидать нас.

Джек, кивнув, зашагал дальше. Море было серым и спокойным, ветер — легким, а небо — ясным, если не считать перистых облаков на востоке. Чудесный день. В Королевствах в эту пору года темно и стоит мороз. Привыкла ли мать хоть немного к тому климату? Она не любила холода и каждую зиму жалась к огню, только что не обжигая себе щеки. Нелегко, видно, далось ей ее добровольное изгнание.

У корабля Таул стал прощаться с Меган. Откуда ни возьмись вынырнул Хват, и они с Таулом, по всему видать, заспорили о содержимом Хватовой котомки.