Линн Флевелинг - Близнец тряпичной куклы

Тобин не сопротивлялся, когда отец взял его на руки и отнес в постель. Однако он оставался все таким же напряженным, все так же сжимался в комок. Нечего было и думать снять с него грязную одежду, так что Нари только разула мальчика, обмыла ему лицо и тепло укутала. Князь опустился на колени рядом с постелью и взял руку Тобина в свои, тихо что-то ему говоря и следя, не появится ли на бледном лице хоть какой-то отклик.

Обернувшись, Нари увидела у двери Фарина. Лицо его было белым, как молоко. Подойдя к воину, она стиснула его холодную руку.

— С ним все будет в порядке, Фарин. Он просто очень испугался.

— Она выбросилась из окна башни, — прошептал Фарин, все еще не отводя взгляда от отца и сына. — И она увела с собой Тобина… Посмотри на него, Нари. Ты не думаешь, что она пыталась?…

— Ни одна мать такого не сделает! — В сердце Нари подобной уверенности не было.

Они оставались в комнате еще какое-то время, неподвижные, как фигуры на гобелене. Наконец Риус поднялся на ноги и рассеянно провел рукой по своей окровавленной тунике.

— Я должен пойти к царю. Он собирается забрать ее, чтобы похоронить в царской усыпальнице в Эро.

Нари яростно вцепилась в свой фартук.

— Разве ради ребенка не следовало бы подождать? — Риус бросил на нее взгляд, полный такой горечи, что слова замерли у нее на языке.

— Царь выразил свою волю. — Снова вытерев руки о тунику, князь вышел из комнаты. В последний раз печально посмотрев на Тобина, Фарин двинулся следом.

Нари придвинула к постели кресло и через одеяла стала гладить худое плечо мальчика.

— Бедняжечка мой, — вздохнула она, — тебе не дадут даже оплакать ее.

Глядя на спящего ребенка, Нари думала: не удастся ли ей, завернув малыша в одеяло, скрыться с ним из этого дома несчастий? Она представила себе, как могла бы растить его где-нибудь в бедном деревенском доме, подальше от царей, демонов и безумных женщин…

Тобин слышал плач, но только глубже зарылся в одеяла. Постепенно стенания превратились в вой восточного ветра, налетающего на стены замка. Мальчик ощущал на себе вес многих одеял, но согреться никак не мог.

Открыв глаза, он заморгал от света ночника, горевшего на столе. Нари спала в кресле рядом с кроватью.

Она уложила его, не раздев… Тобин медленно распрямил затекшие руки и ноги, повернулся к стене и вытащил из-под туники тряпичную куклу.

Он не знал, как она у него оказалась. Случилось что-то очень плохое, настолько плохое, что он не мог заставить себя думать об этом. Моя мама теперь…

Тобин зажмурил глаза и крепко прижал к себе куклу.

Раз кукла у меня, значит, мама… Он не помнил, чтобы прятал куклу под тунику, да и вообще ничего не помнил, он только знал, что нужно как можно скорее найти место, где кукла была бы скрыта надежнее, чем в его постели. Тобин понимал, что для мальчика, который собирается стать воином, стремиться к обладанию куклой позорно, но он все равно прятал ее, полный противоречивых чувств.

Может быть, мама все-таки подарила ее ему… Проваливаясь в тревожный сон, он снова и снова видел, как мать протягивает ему куклу и с улыбкой говорит, что это лучшая из всех, какие она только сделала.

Тобина два дня продержали в постели. Сначала он по большей части спал, убаюканный ровным стуком дождя в ставни и шорохом льдин на вскрывшейся реке.

Иногда в полусне ему казалось, что рядом его мать: стоит в ногах постели, прижав к груди руки, как тогда, когда увидела в окно скачущего по дороге царя. Тобин был так уверен в ее присутствии, что слышал даже ее дыхание, однако, когда он открывал глаза, рядом никого не оказывалось.

Кроме демона. Тобин теперь все время ощущал его присутствие. Ночью мальчик прижимался к Нари, пытаясь убедить себя, будто не чувствует пристального взгляда демона. Однако, как ни силен был призрак, он не трогал Тобина и ничего не ломал.

К концу второго дня Тобин проснулся и сделался беспокойным. Нари и Фарин сидели с ним, рассказывали сказки и приносили игрушки, словно он был еще младенцем. Слуги тоже приходили, чтобы похлопать мальчика по руке или поцеловать в лоб.

Приходили все, кроме отца. Когда наконец Фарин неохотно сообщил Тобину, что князю пришлось сопровождать царя в Эро, горло мальчика сжалось, но слезы так и не пролились.

Никто не упоминал его матери. Тобин гадал, что случилось с ней после того, как она ушла в башню, но спросить об этом он не мог себя заставить. Ему и вообще не хотелось говорить, так что он молчал, даже когда окружающие пытались добиться от него ответов. Тобин лепил что-нибудь из воска или прятался под одеяло, дожидаясь, пока все уйдут. В те редкие минуты, когда он оставался один, Тобин доставал тряпичную куклу из потайного места за гардеробом и прижимал к себе, глядя на пустой овал, на месте которого должно было бы быть лицо.

Конечно, у него есть лицо. Самое миленькое…

Однако кукла вовсе не была милой. Она была уродлива. Шерсть внутри сбилась в комки, в руках и ногах куклы пальцы Тобина нащупывали какие-то твердые острые предметы, похожие на щепки. Оболочка из муслина засалилась и во многих местах была заштопана. Разглядывая куклу, Тобин обнаружил то, чего раньше не замечал: вокруг шеи была туго обвязана тонкая блестящая черная нить — обвязана так туго, что становилась видна, только если отогнуть голову куклы назад.

Тобин чувствовал исходящий от нее легкий цветочный аромат — запах тех духов, которыми Ариани пользовалась в последние счастливые недели, — и этого, при всем уродстве куклы, с него было достаточно. Свой секрет Тобин ревниво охранял, и когда наконец на третий день ему позволили встать, перепрятал куклу на дно старого сундука в комнате для игр.

Снова похолодало, и снежная крупа шелестела по стенам замка. Комната для игр выглядела сумрачной и неприветливой. На полу и плоских крышах игрушечных домов лежала пыль, а маленькие деревянные человечки валялись в садах Дворцового Кольца, словно те жертвы чумы, о которых отец рассказывал в своих письмах. Кресло в углу, изображавшее пленимарского воина, казалось, насмехалось над Тобином, и он отправил шлем в ящик комода, а плащ швырнул на дно пустого гардероба.

Подойдя к столу у окна, мальчик осторожно коснулся предметов, которыми пользовались они с матерью, — листов пергамента, песочницы, ножа для подчисток, перьев. Они с Ариани освоили уже почти половину алфавита… Листы с написанными рукой матери крупными отчетливыми буквами ждали, пока Тобин начнет упражняться. Он взял один из них в руки и понюхал, надеясь уловить запах духов, но пергамент пах всего лишь чернилами.

Когда через несколько дней отец вернулся, снежная крупа сменилась весенним дождем. Князь выглядел усталым и печальным, и никто, даже Фарин, не мог придумать, что ему сказать. Вечером после ужина Риус отослал всех из зала, сел у камина и посадил Тобина себе на колени. Долгое время оба молчали.