Том Арден - Султан Луны и Звезд

Хлопнула дверь, торопливо прошлепали по каменному полу босые ступни. Амеда протянула старухе запыленный горшочек. В вязкой жидкости плавали длинные зеленоватые стебли.

Хозяйка вспылила:

— Глупая девчонка! Я разве тебя просила принести стебли гамали? Принеси ягоды ярга, Амеда, да поскорее, чтоб тебя!

Амеда покраснела и умчалась. Она плохо соображала и не могла понять, как же это случилось. Но всего несколько мгновений назад со стороны площади послышался громкий вскрик, ржание верблюда... и Черный Всадник, истекая кровью, упал на пыльную землю. Мать-Мадана тут же взяла все в свои руки и, позвав Амеду, велела девочке помочь ей в уходе за раненым.

Кто бы ни бросил в него камень — этого мерзавца и след простыл.

— Это какой-то негодяй метис, можно не сомневаться. Что тут скажешь, господин, ведь это где хочешь может случиться. Что тут поделаешь?

Старуха, лицо которой было полуприкрыто чадрой, хитро усмехнулась. Мать-Мадана уже позвонила в колокольчик, сзывая постояльцев к обеду, и они собрались в трапезной. Но сейчас хозяйке караван-сарая не было дела до обычных постояльцев — одиноких торговцев верблюдами и обшарпанных батраков, пары-тройки разносчиков да солдат-наемников, что держали путь в Куатани и остановились передохнуть в караван-сарае. Булькало варево в котлах, кухню наполняли ароматные пары, стояли наготове блюда с нарезанным обдирным хлебом, тарелочки со специями, пряностями и оливками. Но мать-Мадана не спускала глаз со Всадника.

— Скоро прискачут Красные, — скривив губы, пробормотал Всадник. — Они сметут с лица земли эту треклятую деревню!

Красные, а также Желтые Всадники были отрядами, патрулировавшими владения султана. Они разъезжали по землям Унанга и вершили правосудие — если, конечно, можно было назвать их деяния правосудием. Некоторые при одном только упоминании о Желтых и Красных Всадниках дрожали. А мать-Мадана только рассмеялась.

— Ой, господин, да пусть себе сметают с лица земли все, что захотят, так ведь и им надо где-то подкрепиться, верно я говорю? О, уж я-то на своем веку и вас, Черных, повидала немало, и Красных, и Желтых, а вот только гляжу я на вас и так думаю: «Ну что же они все так торопятся? Разве не знают, что здесь — самый наилучший караван-сарай по дороге на Куатани?» Ой, знаю, знаю я, что вы скажете — думаете, немало монет стоит тут остановиться и подзакусить? А я вам скажу — сущая мелочь. В Куатани зирхамы и корзоны сыплются из ваших карманов, как песок сквозь прореху в кармане. Вот я и говорю: что вам делать в этом противном городе? Поезжайте, коли надо, передайте там вашу весточку, а потом возвращайтесь сюда, к матушке-Мадане, а? А тут все для вас, все к вашим услугам. В Куатани вы отваливаете корзон за корзоном, а за что, спрашивается? За тарелку бурды? За постель, в которой кишмя кишат клопы? А уж слуги... И не говорите мне про тамошних слуг!

Мать-Мадана и мысли не могла допустить о том, чтобы Всадник, такой важный господин, поселился в каких-то там казармах. Она разошлась не на шутку и чувствовала себя в своей стихии. Только один раз в жизни она побывала в городе, но то, как там обслуживали постояльцев, привело ее в ужас, просто в ужас. Она была готова говорить и говорить об этом без умолку. Но тут вернулась запыхавшаяся Амеда. Старуха выхватила у нее горшочек с ягодами ярга. Приглушенно ругаясь, мать-Мадана махнула рукой и прогнала девочку. Затем она расстелила на столе тряпицу, выложила на нее ягоды, пропитанные соком, и принялась растирать их в кашицу.

Приготовив снадобье, старуха нетерпеливо отвела в сторону руку Всадника. Щеку мужчины, ближе к глазу, рассекала жестокая рана. Мать-Мадана наложила на нее мазь, и Всадник скривился от боли.

— Ты что делаешь... старая карга! Сжечь меня хочешь?

Мать-Мадана и глазом не моргнула.

— Ну вот! Теперь уже полегче, правда?

Всадник сверкнул глазами и потянулся за своей головной повязкой.

— Где мой верблюд?

Старуха рассмеялась.

— Господин, ну зачем же так торопиться? Разве ты не проголодался после всех передряг? — Она с улыбкой наблюдала за тем, как ее нежданный гость раздувает ноздри, учуяв знакомый аромат дикого риса, приготовленного с козьим сыром и тмином. Черные глаза жадно смотрели на тарелки с оливками, специями, нарезанный толстыми ломтями хлеб.

А мать-Мадана ощутила другое страстное желание. В древних преданиях она порой слышала про тот или иной знаменитый постоялый двор и про разные караван-сараи. Какой-то караван-сарай стоял на том месте, где погиб принц-воин Ушани, а про другой говорили, будто бы это даже и не караван-сарай, а просто-таки дворец, слава о котором разнеслась по трем царствам, и якобы на этом караван-сарае — благословение самого султана... Старуха знала, что предания вырастают из крошечных зерен истины, как вырастает из единственного семени куст фасоли. Разве она не спасла человека, посланного самим султаном? А пройдет время — глядишь, и все начнут болтать, будто это был сам султан!

Старуха поглубже вдохнула и мысленно приготовилась к вынужденным жертвам со своей стороны.

— О, господин, не может быть, чтобы тебе нужно было так сильно торопиться! Я угощу тебя самым прекрасным обедом, который только могут подать по эту сторону от Куатани! И ведь ты прибыл как раз вовремя! Может, это судьба... А платить — платить ничего не надо! Неужто я из тех женщин, которые думают только о собственной выгоде? Неужто у тебя, господин, могла мелькнуть такая мысль? Мне бы только угодить султану и его посланнику! — Она заговорила потише и прошептала в самое ухо Всадника: — А вы только расскажите своим товарищам про то, как тут у меня славно — вот и все, другой платы мне и не надо.

— Синий. Красный. Оранжевый. Золотой.

Малявка уже снова раскладывал камешки по кучкам. Ручонки у него дрожали, время от времени он громко шмыгал носом и сглатывал сопли. Прятаться было бесполезно — это он понимал. Но на самом деле он не прятался — то есть не совсем прятался. Тут было так прохладно, под отцовской повозкой. Да и потом — Эли Али Оли все равно разыскал бы его, рано или поздно. Так чего было бояться? Малявка понимал, что ему грозит и как ему будет больно. Он сунул руку в карман и извлек оттуда новую пригоршню камешков.

— Зеленый. Коричневый. Серый. Лиловый.

Мальчик лежал на животе, подперев кулачками острые скулы. Рядом с ним, вывалив язык, часто, но негромко дыша, лежала безымянная собака, вяло помахивая хвостом. Время от времени мальчик и собака поглядывали на внешний мир сквозь спицы колес — так смотрели бы сквозь прутья решетки томящиеся в темнице узники. По одну сторону были видны белые скалы, а ниже них — береговые утесы, по другую — наполненный мочой до краев ночной горшок, разбросанные по земле обглоданные кости да растрепанная занавеска, сплетенная из водорослей. Все убежали на деревенскую площадь — узнать, не помер ли, часом, Черный Всадник. Громче, чем обычно, разносилось по поселку жужжание мух. Оно звучало непрерывным, назойливым гулом.