Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина

Он и кончил впервые в жизни ей в руку, и тогда она взяла его семя и заставила вкусить его. «Будущее, – сказала она, – соленое на вкус… И еще оно жжется, Ксерий, мое драгоценное дитя…» Этот теплый смех, что окутывал холодный мрамор уютом. «Попробуй, как жжется…»

– Ты видишь? – говорила Истрийя. – Видишь, как его это тревожит? Скауру только того и надо!

Ксерий смотрел на них невидящим взглядом. Снаружи нещадно палило солнце, такое яркое, что алый балдахин просвечивал и повсюду лежали тени узора, вышитого на нем снаружи: звери, сплетенные в кольца вокруг Черного Солнца, герба нансурцев. Повсюду – сквозь кроваво-багряную тень балдахина, на мебели, на полу, на людских телах – Солнце Империи, окольцованное непристойно слившимися зверями.

«Тысяча солнц! – думал он, чувствуя, как успокаивается. – По всем старым провинциям, тысяча солнц! Мы вернем себе свои древние твердыни. Империя будет восстановлена!»

– Возьмите себя в руки, сын мой, – продолжала Истрийя. – Я знаю, вы не настолько глупы, чтобы предположить, что Кальмемунис и прочие должны направиться против кианцев, и что принести в жертву всех собравшихся здесь Людей Бивня и будет тем самым «жестом», о котором говорил мой внук. Это было бы безумием, а император нансурцев – не безумец. Так ведь, Ксерий?

Все это время крики, которые они заслышали вдали, постепенно приближались. Ксерий встал и подошел к перилам правого борта. Наклонившись, он увидел, как из-за далекого поворота выползает первый из баркасов, тянущих баржу. Ряды гребцов были издали похожи на сороконожку, мокрые от пота спины мерно взблескивали на солнце.

«Уже скоро…»

Он повернулся к матери и племяннику, мельком взглянул на Скеаоса: тот застыл, как и полагается человеку, нечаянно подслушавшему то, что для его ушей не предназначалось.

– Империя стремится вернуть себе то, что потеряно, – устало сказал Ксерий. – Только и всего. И она пожертвует чем угодно, даже самим Священным воинством, чтобы обрести то, к чему стремится.

Как легко было это сказать! А ведь такие слова – сам мир в миниатюре.

– Да ты и впрямь сошел с ума! – вскричала Истрийя. – Так значит, ты отправишь всех первых прибывших на смерть, ополовинишь Священное воинство, и все только затем, чтобы показать этому трижды проклятому Скауру, что ты – не фанатик? Ты расточаешь свое состояние, Ксерий, и искушаешь бесконечный гнев богов!

Ее яростная реакция ошеломила Ксерия. Но, в сущности, какая разница, что она думает о его планах? Ему нужен Конфас… Ксерий наблюдал за племянником.

Миновала тяжкая минута, проведенная в размышлениях. Потом Конфас медленно кивнул и произнес:

– Понимаю.

– Ты что, считаешь, будто это разумно? – прошипела Истрийя.

Конфас бросил на Ксерия оценивающий взгляд.

– Подумайте сама, бабушка. Тех, кто еще должен прибыть, куда больше, чем тех, кто собрался здесь до сих пор. Среди первых есть подлинно Великие Имена: Саубон, Пройас, даже Чеферамунни, король-регент Верхнего Айнона! Но, что куда важнее, по всей видимости, первыми на зов Майтанета откликнулась грубая чернь, не способная воевать, ведомая скорее эмоциями, нежели трезвым духом войны. Потеря этого сброда пойдет нам на пользу во многих отношениях: меньше ртов придется кормить, армия, которая отправится в поход, будет более боеспособной…

Он прервался и обернулся к Ксерию. В глазах у него было изумление – или нечто очень близкое.

– И еще: это научит шрайю и тех, кто придет следом, бояться фаним! А чем сильнее они будут бояться, тем сильнее они будут зависеть от нас, тех, кто уже умеет уважать язычников!

– Безумие! – взвизгнула Истрийя, которую совершенно не тронуло дезертирство внука. – Это как же? Получается, мы воюем против кианцев на условиях какого-то тайного договора? Почему мы должны им сейчас что-то уступать, когда мы наконец в таком положении, что можем просто прийти и взять? Сломать хребет ненавистному врагу! А вы хотите вести с ними переговоры? Говорите: вот эту конечность я себе отрублю и эту тоже, а ту не буду? Безумие!!!

– А вы уверены, что «мы» действительно в таком положении, бабушка? – спросил Конфас. Вся его сыновняя почтительность куда-то делась. – Вы пораскиньте мозгами! Кто такие «мы»? Дом Икуреев? Ну уж нет! «Мы» – это Тысяча Храмов. Молотом машет Майтанет — вы об этом позабыли? – а мы только путаемся у него под ногами и норовим прикарманить обломки, что летят из-под молота. Майтанет превращает нас в нищих, бабушка! Пока он сделал все, что в его силах, чтобы нас ослабить. Именно за этим он призвал Багряных Шпилей, не правда ли? Чтобы не платить цену, которую мы назначили бы за Имперский Сайк!

– Избавь меня от детских пояснений, Конфас! Я еще не настолько стара и глупа.

Она обернулась к Ксерию, метнула на него уничтожающий взгляд. Должно быть, он не сумел скрыть насмешки.

– Ну хорошо, допустим, Кальмемунис, Тарщилка и несметные тысячи прочих воинов уничтожены. Паршивые овцы отбракованы. А что дальше, а, Ксерий?

Ксерий не сдержал улыбки. Такой план! Даже великий Икурей Конфас, и тот потрясен! А Майтанет… От этой мысли Ксерию захотелось захихикать, как слабоумному.

– Что дальше? Наш шрайя научится бояться. Уважать силу. Вся эта дребедень: жертвоприношения, гимны, красивые слова, – все окажется бессильным. Вы же сами сказали, матушка: богов нельзя подкупить!

– Зато тебя можно.

Ксерий рассмеялся.

– Разумеется! Если Майтанет велит своим Великим Именам подписать мой договор, поклясться вернуть империи все ее прежние провинции, тогда я дам им, – он повернулся к племяннику и слегка кивнул, – Льва Кийута.

– Великолепно! – воскликнул Конфас. – И как я сам не догадался? Одной рукой выпороть, другой приголубить. Блестяще, дядюшка! Священная война будет-таки нашей. Империя будет восстановлена!

Императрица смотрела на своих потомков с подозрением.

– Ну, что скажете, матушка?

Однако Истрийя перевела взгляд на главного советника.

– А ты, Скеаос, отчего-то не проронил ни слова.

– М-мне не к лицу открывать рот, когда говорят августейшие особы, императрица.

– Ах, вот как? Однако этот безумный план – твой, не так ли?

– Это мой план, матушка! – отрезал Ксерий, рассерженный подобным предположением. – А этот негодяй несколько недель подряд зудел, пытаясь меня отговорить.

Но не успел он это произнести, как осознал, что сделал грубую ошибку.

– Ах, вот как? И отчего же, Скеаос? Я, конечно, презираю тебя и то чрезмерное влияние, которое ты имеешь на моего сына, но тем не менее ты всегда казался мне человеком разумным. И какие же соображения ты можешь высказать на этот счет?

Скеаос беспомощно пялился на нее и молчал.

– Боишься за свою жизнь, верно, Скеаос? – вкрадчиво осведомилась Истрийя. – Правильно боишься. Правосудие моего сына не ведает ни пощады, ни логики. Но мне, Скеаос, бояться нечего. Старухи легче мирятся со смертью, чем старики. Мы приносим в мир жизнь и считаем, что мы перед ним в долгу. Что дается – то отбирается.