Р. Бэккер - Воин кровавых времен

Грудь Найюра сдавило болью. Лишь сильная рука Келлхуса спасла его от унижения — иначе он рухнул бы на колени.

«Снова то же самое…»

Никогда еще он не испытывал таких противоречивых чувств и такого замешательства.

На протяжении битвы, пока другие глазели, разинув рот, восклицали и тыкали пальцами, генерал Мартем следил за скюльвендом и князем Келлхусом, стараясь расслышать, о чем они говорят. На варваре был полированный чешуйчатый доспех; укороченные рукава оставляли открытыми предплечья с множеством шрамов. Талию перехватывал кожаный пояс с железными бляхами. Голову защищал кианский шлем с высоким навершием; его серебряное покрытие во многих местах было выщерблено. Длинные черные волосы падали на плечи.

Мартем узнал бы его даже за несколько миль. Скюльвендская мерзость. Да, этот человек производил на него сильное впечатление, и на советах и на поле боя, но видеть, как скюльвенд — скюльвенд! — командует Священным воинством в сражении, было почти нестерпимым оскорблением. Как только другие не видят отвратительную истину о его происхождении? Каждый его шрам вопиял о необходимости убить его! Мартем с радостью — с радостью! — пожертвовал бы жизнью, чтобы отомстить за тех, кого перебил этот дикарь.

Так почему же Конфас приказал ему убить другого человека, того, что стоял сейчас рядом со скюльвендом?

«Потому, генерал, что он — шпион кишаурим…»

Но никакой шпион не станет произносить подобных речей.

«Это его колдовство! Никогда не забывайте…»

Нет! Это не колдовство! Это истина!

«Генерал, я уже сказал. Это его колдовство…»

Мартем наблюдал, не обращая внимания на болтовню вокруг.

Но каким бы ужасным ни было его задание, Мартем не мог не обратить внимания на триумфальное развитие событий на поле битвы. И никакой солдат не смог бы. Привлеченный радостными криками, Мартем повернулся и увидел, что по всему центру строй язычников развалился. На протяжении нескольких миль, от Анвурата до южных холмов, шайгекские отряды смешались и в беспорядке ринулись на запад, а за ними гналась нансурская и туньерская пехота. Мартем присоединился к победным кличам. Какой-то миг он испытывал лишь гордость за своих соотечественников и облегчение оттого, что победа досталась столь невеликой ценой. Конфас снова победил!

А потом он снова посмотрел на скюльвенда.

Мартем слишком долго был солдатом, чтобы не распознать, когда дело начинает плохо пахнуть — даже когда на первый взгляд все благоухает победой. Что-то пошло катастрофически не так…

Варвар заорал, веля трубачам давать сигнал к отступлению. На миг Мартем оцепенел; он только и мог, что потрясенно таращиться на скюльвенда. Потом вокруг воцарилась суматоха и всеобщее замешательство. Тидонский тан Ганрикки принялся обвинять скюльвенда в измене. Засверкало оружие. Чокнутый варвар продолжал орать на них, требуя, чтобы они посмотрели на юг, но никто не мог ничего разглядеть из-за пыли. Но все-таки неистовые протесты скюльвенда многих сбили с толку. Некоторые, включая князя Келлхуса, стали тоже кричать на трубачей. Но скюльвенд, видимо, решил, что с него довольно. Он промчался через наблюдателей и вскочил на коня. Считанные мгновения — и вот он уже мчится на юго-восток, оставляя за собой длинный, узкий вымпел пыли.

Затем в небо взвилось пение труб.

Прочие тоже ринулись к своим лошадям. Мартем обернулся и посмотрел на трех людей, которых Конфас отправил с ним.

Один из них, чернокожий здоровяк зеумец встретил его взгляд, кивнул, потом взглянул мимо него, на князя Атритау. Они никуда не побегут.

«К несчастью», — подумал Мартем. Соображение насчет бегства было первой практичной мыслью, посетившей его за долгий срок.

На миг принц Келлхус встретился с ним глазами. В его улыбке сквозила такая печаль, что Мартем едва не задохнулся. Затем пророк повернулся к сражению, кипевшему у него под ногами.

Волны кианских всадников — из-под многоцветных халатов сверкали доспехи — скатились со склонов и налетели на потрясенных айнонов. Передние ряды укрылись за щитами и попытались упереть свои длинные копья в землю, а тем временем над их головами уже засверкали на утреннем солнце сабли. Над иссушенными склонами поднялась пыль. В испуге взвыли трубы. В воздухе повисли крики, топот копыт и грохот фанимских барабанов. Все новые и новые копейщики врезались в ряды айнонов.

Первым оказался разбит Сансори, вассал принца Гарсахадуты; он столкнулся не с кем иным, как с неистовым Кинганьехои, прославленным Тигром Эумарны. Гранды Эумарны словно бы за считанные мгновения врезались в тыл передним фалангам. Вскоре все фаланги, остававшиеся у айнонов, — кроме элитных частей кишьяти под командованием палатина Сотера, — либо оказались в бедственном положении, либо были обращены в беспорядочное бегство. Кишьяти же организованно отступали, отражая атаку за атакой, и тем самым выигрывали драгоценное время для айнонских рыцарей, находившихся ниже.

Казалось, будто весь мир затянут завесой пыли. Закованные в причудливые доспехи, рыцари Карьоти, Хиннанта, Мозероту, Антанамеры, Эшкаласа и Эшганакса скакали вверх по склону. Они встретились с фаним в красновато-желтой дымке. Трещали копья. Пронзительно ржали лошади. Люди взывали к невидимым небесам.

Размахивая своей огромной двуручной булавой, Ураньянка, палатин Мозероту, валил одного язычника за другим. Сефератиндор, пфальц-граф Хиннанта, повел своих нагримированных рыцарей в яростную атаку, кося людей, словно траву. Принц Гарсахадута и его сансорская дружина продолжали рваться вперед, отыскивая священные знамена своих соплеменников. Кианские кавалеристы дрогнули и побежали от них, и айноны разразились ликующими воплями.

Ветер начал развеивать дымку.

Потом Гарсахадута, оторвавшись от своих на несколько сотен шагов, налетел на наследного принца Фанайяла и его койяури. Сансорский принц получил колющий удар в глазницу и свалился с седла, и заплясал вихрь смерти. В считанные мгновения все шестьсот сорок три рыцаря Сансора либо погибли сами, либо потеряли лошадей. Не видя, что творится уже на расстоянии нескольких шагов от них, многие айнонские рыцари просто кидались на шум схватки — и исчезали в желтом тумане. Другие столпились вокруг своих графов и баронов, ожидая, пока подует ветер.

На флангах и в тылу у них появились конные лучники.

Рыдающая Серве съежилась, пытаясь натянуть на себя одеяло.

— Что я сделала? — всхлипывала она. — Что я такого сделала, что вызвала твое неудовольствие?

Окруженная сиянием рука ударила ее, и Серве упала на ковер.

— Я люблю тебя! — завизжала она. — Келлху-у-ус! Воин-Пророк рассмеялся.

— Скажи-ка мне, милая Серве, что я задумал для Священного воинства?