Юлия Трунина - Эмисар для бездны

них. Создательница, если ты слышишь меня, позаботься о ней. Ты плохо берегла ее

при жизни, так даруй ее детской душе покой после смерти. Покойся с миром, дитя,

мне не удалось помочь тебе, но могу отомстить! И так что б они страдали долго!

Лодка плавно и легко заскользила по морю. Я провожала ее взглядом и мысленно повторяла: «Прости, прости…».

Я не стала дожидаться, пока лодка скроется за горизонтом, у меня было не

оконченное дело, точнее пять дел. По пути я подобрала рабский ошейник, думая как бы его можно использовать в отмщении. И вдруг заметила, как вокруг стоянки медленно двигаются знакомые силуэты. Да, небольшая фора получилась.

Хемиши все-таки настигли меня, а мой богет далеко. Дадут ли мне добежать до него?

Можно, правда, залезть на дерево как советовал Голос, благо здесь рядом имелся

прекрасный образец. А что дальше? Утром сюда прибудет какой-то Кадм… Знакомое

имя, а это не тот работорговец, которому меня хотел продать Рог? Вполне вероятно,

что он, и приедет этот «купец» с охраной и после этого направится к Ктелху… в

Нииб… А здесь он думает найти светловолосую рабыню-человека… Так времени мало надо решаться, второго такого шанса может и не быть.

Я нырнула в повозку, быстро стянула свою броню и надела платье, а что довольно

милое желтенькое в цветочек. Обувки подходящей нет, будем босиком, волосы кое-как пригладила пятерней и подвязала лентой. Под конец с немалым содроганием застегнула на себе ошейник. Доспехи, сапоги и кинжал (лучше не рисковать

маскировкой), завязал в еще один гобелен, и выпрыгнула наружу. У себя я оставила лишь ключ от ошейника, припрятав его в знакомом всем женщинам месте. Как говориться: хочешь узнать женскую тайну, посмотри у нее за корсажем.

Сейчас здесь разыграется грандиозная трагедия, действо, которому позавидовали бы

великие драматурги. В первую очередь я спрятала в валунах баул с экипировкой,

потом отвязала рипов, животные не виноваты, и в заключении полоснула ножом (здесь

же и позаимствовала) каждого из пятерых по вене. Они попытались проснуться, но я

опять скомандовала: «Спать»,– и продолжила дело. Я смочила в крови несколько лент и бросила в темноту. Послышался возбужденный клекот и к привалу стали выбегать хемиши.

– Приятного аппетита!– ухмыльнулась я им и, подобрав веревку от ошейника,

ринулась к дереву. Хорошо, что я росла среди мальчишек, по деревьям лазаю так же, как Лелька падает в обмороки, легко и стремительно.

Они проснулись, нельзя спать, когда тебя пожирают заживо. Вот только сделать

ничего не смогли, оружие я у них позабирала, а «птичек» оказалось гораздо больше, чем можно было справиться врукопашную.

– Ну что, уроды, это вам не детей насиловать!– крикнула я им, впрочем, не думаю, чтоб они меня расслышали сквозь свои вопли.

Давайте, твари, давайте авось нажретесь да отравитесь! За девчушку, за всех людей-рабов, что вы сюда перетаскали, здохните, гниды, здохните!

Так… стоп… тпр-р-ру! Только не ты! Назад… заткнись… исчезни!

Я зажмурила глаза и заткнула уши. Надо успокоиться убрать злость, тогда «шепот» исчезнет.

– Спи зараза, без тебя управилась!

Я прислонилась спиной к стволу дерева и несколько раз глубоко вздохнула. Кажется,

жар стал отступать. Я опустила руки и открыла глаза. Криков почти уже не было слышно, только деловитый клекот и топот.

Огонь в костре потух и видно, что происходит внизу, было плохо, но меня это не огорчало. Скоро рассвет, первые багровые ниточки уже окрасили облака, все и

увижу. А пока нужно готовиться ко второму акту спектакля «Выжила только я одна».

Я потерла сильно глаза, так как заплакать не получилось, порвала в нескольких

местах платье, и даже поцарапала себе руки и ноги. Искусство требует жертв, а

искусство выживания – жертвоприношений, теперь я это поняла. Осталось в будущем научиться приносить в жертву не себя.

Кадм готов был придушить всех и каждого собственными руками. Все летело к рипам

в зад. Такого катастрофического невезения у него не было никогда. На кону теперь

не просто его торговые дела, а жизнь. Он пообещал Ктелху молоденькую блондиночку-человека, которую так великолепно расписал Рог. И что? Этот недоумок, эта хемишевая задница, перед встречей умудряется погибнуть, где девчонка – неизвестно.

А Ктелх-то ждет, арр' рашу на все причины плевать, ему обещали. И вот Кадм,

теряя бешеное количество серебра на телепортах, бросается от рашвера к рашверу,

стремясь найти рабыню, подходящую под описание. И вот когда ему сообщают, что

нечто похожее есть в рашвере Фебриса, он узнает что в его собственном лагере

рабов мор. Он мчится спасать свой капитал, послав пятерых, как он думал надежных,

подручных за рабыней. И что Кадм видит, приехав на место встречи, эти риповые

мозги были настолько тупы, что позволили хемишем напасть на лагерь, разбросать

товар и в завершении еще и сожрать себя. А его последняя надежда на спасение, сидит на дереве и наотрез отказывается спускаться.

– Да спустите же ее! – завизжал Кадм тонким бабьим голосом.– Два десятка здоровых мужиков не могут достать с дерева человеческую девчонку.

– Из пращи можно попробовать.

– Себе в яйца выстрели, чтоб не плодить идиотов!– взвился Кадм пуще прежнего.-

Имейте виду, если с ней что-то случиться, то богетов хрен вы у меня получите, а не серебро!

– Так она ж похоже уже рехнулась.

– Заткнись и полезай на дерево.

Девчонку удалось снять не раньше чем через полчаса. Она дрожала как в лихорадке и шептала пересохшими губами: «Не ешьте меня… не ешьте меня…».

Однако Кадм осмотром остался доволен: внешних увечий нет, зубы и кожа здоровый,

фигура и лицо красивые, волосы впечатление подпортили, но если украсить цветами

и тканью голову будет незаметно, но особую ставку надо делать на глаза, «глаза

серафима», такие в Бездне редкость, а то, что разума лишилась… так арр'раш же

с ней не переговоры вести будет. В общем, работорговец остался доволен и велел девчонку и остатки товара грузить в повозки.

– Кадм, смотри-ка, Лоус-то жив!– окликнул его один из наемников.

– Жив?! Как так!

– А во как,– тело бросили перед Кадмом, и оно… застонало.– Погрызли его порядочно, но он демон на половину выкарабкается.

И надо ж было его бросить перед рабыней, та сначала вытаращила глазюки,

взвизгнула, а потом ее стало рвать. Вереща в промежутках между приступами, она

отползла к валунам и забилась в них. Каждый раз, когда к ней кто-то подходил, она начинала орать еще истошней и биться головой о камни.