Ричард Морган - Сталь остается

— Ты не знаешь эту девушку? — тихо спросил он.

Дери опустил голову и пробормотал что-то неразборчивое.

— Говори.

От холода в затылке голос едва не сорвался.

— Я… простите, господин. Я бы не хотел вам возражать… просто… просто я никогда не видел никакой девочки на кухне. — Дери запнулся, торопясь объяснить. — Наверное, господин… наверное, вы правы, а я ошибаюсь. Конечно. Просто я никогда ее не видел, вот и все.

— Может, она новенькая и ты не успел с ней познакомиться?

Дери сглотнул.

— Должно быть так, господин. Точно. Так оно и есть. — Но глаза опровергали каждое слово.

Рингил кивнул, твердо и немного раздраженно, словно обращался к внезапно появившейся за кругом света публике.

— Хорошо, Дери. Ступай. И не забудь: завтра, с утра пораньше, в Экелим.

— Да, господин.

Мальчишка вылетел из комнаты, как будто его дернули за веревочку.

Рингил подождал еще немного, затем прошелся взглядом по полутемной библиотеке и снова откинулся на спинку кресла.

— Я бы выпил еще чаю, — громко сказал он в пустую комнату.

Никто не ответил. Однако память о разговоре с матерью там, в кухне, лежала на затылке, как холодная сырая тряпица.

«Да еще перед слугами».

«Что ты имеешь в виду?»

А девочки-служанки уже не было. Потом, когда Ишил ушла и он остался один, она возникла снова.

«В следующий раз так не делай. Ты меня напугала».

Рингил ждал, всматриваясь в едва заметно подрагивающие тени на корешках стоящих вокруг на полках книг. В конце концов он справился с неприятным ощущением, быстро наклонился и задул свечу. Потом еще долго сидел в пахнущей пергаментом темноте, вслушиваясь в собственное дыхание.

— Я жду, — сказал он.

Но девочка, если и слушала, не вышла.

Как, впрочем, и никто другой.

И кого же нашел Файлех Ракан?

Спутанные клочья поседевших каштановых волос, лицо, изрезанное не столько возрастом, сколько лишениями, и испуганные глаза, бегающие украдкой за гвардейцами Вечного трона и замирающие на их оружии, словно оно могло в скором времени ей пригодиться. Руки в струпьях, царапинах, кровоточащих порезах — и изящное золотое кольцо на пальце. Губы за время лишений потрескались и едва заметно дрожали, когда она бормотала что-то под нос, баюкая, как младенца, правую руку.

— Цела, — произнес Ракан. — Ран нет. Это просто шок.

— Что ты говоришь!

Ее завернули в попону и усадили на сложенную плащ-палатку в углу, между двумя разбитыми каменными стенами, единственным, что осталось от портового склада, сметенного выпущенной на волю неведомой силой. Почерневшие столбы над головой найденной женщины напоминали виселицу. В воздухе висел вонючий запах горелого. Аркет привычно огляделась.

— Где соглядатай?

— Его святость вернулся в лагерь, — бесстрастно ответил Ракан, кивая в сторону склона с опустошенными домами и кучками мусора. — На рыночную площадь. Большинство солдат ушли с ним. Еще до того, как мы ее нашли. Он сказал, что ему нужно помолиться о нас, да и стемнеет скоро.

Смуглое, с короткой бородкой лицо капитана в полном соответствии с ихелтетской традицией отразило эмоций не больше, чем кусок дубленой кожи. Лишь морщинки в уголках темных, как смоль, глаз проступили яснее с последними словами, окрашенными легким презрением.

Аркет все поняла и подыграла.

— В таком случае пусть там и остается, — кивнула она. — Ни к чему нарушать молитвы такой ерундой. Мне нужно всего лишь задать ей несколько вопросов, а это я могу сделать и здесь.

— Мы уже пробовали расспросить ее. — Капитан наклонился ближе, словно собираясь продемонстрировать что-то, и женщина в лохмотьях резко отпрянула. — Толку не добились. Пытались накормить, так она только воду пьет. Наверное, можно было бы…

— Спасибо, капитан. Дальше я сама.

Ракан пожал плечами.

— Как угодно, госпожа. Мне еще нужно выставить пикет вокруг лагеря на случай, если пожалуют незваные гости. Когда закончите, постарайтесь отвести ее в лагерь — попробуем покормить. — Он посмотрел на небо. — И лучше бы вам не задерживаться. Как сказал соглядатай, скоро стемнеет.

Он торопливо развернулся и жестом приказал трем солдатам остаться у развалин. Остальные последовали за ним вверх по улице. Шанта задержался у наполовину снесенной стены, как нерешительный покупатель у лавки. Аркет опустилась на корточки и посмотрела женщине в глаза.

— Вам что-нибудь нужно? — мягко спросила она.

Женщина уставилась на нее, словно не веря, что у кого-то может быть такая черная кожа.

— Кириат, — пробормотала она. — Посмотри на свои стены, Кириат. Посмотри, что они сделали с ними. Вставшими между болотным псом и костью.

Что еще за болотный пес? Акцент у незнакомки был не местный, она проглатывала шипящие — значит, тетаннский не ее родной язык.

— Можете сказать, как вас зовут?

Женщина отвела глаза.

— Зачем еще?

— Как хотите. Я — Аркет Индаманинармал, посол по особым поручениям его императорского величества Джирала Химрана Второго. — Она приложила правую руку к левому плечу — приветственный жест, обычный для тетских всадников. — Служу всем народам Откровения.

— Я не из них. — Женщина по-прежнему избегала ее взгляда. — Зовут Элит. Я из Эннишмина.

Ого!

Губы поджались сами, словно от внезапной боли, прежде чем Аркет успела сдержать рефлекс. Глаза метнулись к тому месту на одежде женщины, где виднелись обрывки оранжевой нашивки, специального знака, картага, обязательного для ношения всеми не-гражданами. Зачем Элит сорвала его, было понятно и без объяснений. Мародеры и грабители по всей империи воспринимали неприятие Откровения как своего рода оправдание для любых злодеяний в отношении чужаков. Именно неверные становились первой и самой легкой жертвой преступников, действия которых либо квалифицировались как мелкие проступки, либо вообще оставались незамеченными. Заслышав лязг оружия или стук копыт, второсортным людям не оставалось ничего другого, как сорвать ненавистный опознавательный знак, прежде чем он попадется на глаза тому, чей меч и член готовы пронзать каждого, на ком он есть.

— Мы пришли на юг, — продолжала Элит, словно обвиняя в чем-то Аркет. — Нам сказали, что там мы будем в безопасности. Что император протягивает нам руку дружбы. И вот, посмотри.

Аркет помнила длинные, ползущие из Эннишмина колонны, серые щупальца дыма от оставленных ими горящих поселений, как будто перечеркивающие выбеленное зимнее небо обвинительными письменами. Она сидела на лошади на выжженном холмике и видела серые лица бредущих пешком людей, редкие повозки с жалким скарбом и жмущимися друг к другу детишками — словно плоты, подхваченные неторопливым потоком. Она слышала у себя за спиной громкий гогот и перебранку имперских солдат, деливших награбленное, рывшихся в кучах «трофеев», всего, что они успели вынести из оставленных хозяевами жилищ, прежде чем предать их огню. Щеки ее загорелись от стыда.