Вольфганг Хольбайн - Месть нибелунгов

Но с другой стороны, теперь рядом с ним скакала Ксандрия, и поэтому его сердце было исполнено силы. Прошло всего два часа с тех пор, как они обменялись первыми словами, но Зигфрид больше не хотел встречать рассветы без нее. Стройная фигурка принцессы в развевающемся на ветру платье была такой изящной! Глядя, как она грациозно сидит на лошади, Зигфрид думал о том, что Ксандрия соответствует всем его мечтам и фантазиям.

Размышляя о своих чувствах к принцессе, он очень поздно заметил, через какую глушь они едут. Первые дома на их пути были темными, но не потому что хозяева спали, а потому что жилища были сожжены или покинуты. С обочины доносился сладковатый запах разлагавшихся трупов домашних животных, которые околели от голода. Вдоль дороги стояли тележки с отломанными колесами. Ни одно поле не было вспахано. А там, где ничего не росло, посадить что-либо вряд ли удастся.

Они видели деревни с колодцами, забитыми трупами, а рядом в грязи лежали мужчины и женщины, отдаленно напоминавшие людей, еще живые, издававшие предсмертные стоны. В слабом свете луны Зигфрид заметил мертвого кролика, но на самом деле это оказался мертворожденный ребенок, тельце которого пожирали черви. Принцу пришлось остановить лошадь на краю дороги и наклониться: его стошнило.

Ксандрия была полна сочувствия, но она слишком часто видела страдания, и эта удручающая картина не производила на нее столь сильного впечатления.

— Ты видишь свой Ксантен, Зигфрид? Война сюда еще не дошла, но уже уничтожила то немногое, что давало правление моего отца. Постучи в любые двери, и ты не найдешь там ни одного мужчины. Остались только голодные дети, парализованные старики, отчаявшиеся женщины.

Зигфрид вытер рот, пытаясь сохранить достойный вид.

— Но разве этого недостаточно, чтобы освободить несчастное королевство от правления твоего отца? Покончить со страданиями и принести сюда справедливость и свободу? Ксантен никогда не был беден при правлении моего деда Зигмунда или моей матери Кримгильды.

— Но пока придет освобождение, из-за развязанной тобой войны не останется ничего, чем можно было бы править, — возразила Ксандрия. — В деревнях некому будет возделывать поля. Жилища большинства крестьян сожжены. Конечно, то, что ты пообещал своим наемникам гражданство в Ксантене, очень благородно, но эти люди создадут новое королевство, и здешний народ уже не будет ксантенским народом. Таково твое наследство, Зигфрид.

Принц осознавал, что Ксандрия права. Но разве война не всегда приносит страдания и нищету, а потом приводит к установлению нового порядка? Ведь это необходимое очищение, как, например, прижигание раны…

— Скажи мне, что нужно сделать, чтобы покончить с правлением Вульфгара и чтобы трон Ксантена перешел в руки законного короля? Я последую твоему совету.

По щеке Ксандрии, сверкнув в лунном сиянии, скатилась слеза.

— То, что было в моих силах, я уже совершила. Прежде чем услышать твое имя в снах, я пыталась убить своего отца. Но мне это не удалось. Так что вряд ли я отвечу на твой вопрос.

— Мы стали заложниками жестокой борьбы и должны довести ее до конца, каким бы горьким он ни был…

Ксандрия взглянула на него и улыбнулась. Зигфрид еще никогда не видел такой печальной улыбки.

— Ты пошел бы на смерть — со мной?

Он кивнул, не колеблясь.

— Я больше никогда не оставлю тебя одну — ни в жизни, ни в смерти.

— Тогда мы могли бы быть вместе и сбросить тяжкий груз проблем, не думая о том, как побороть нищету и страдания.

Зигфрид подъехал к ней так близко, что мог накрыть ее руку, удерживающую поводья, своей ладонью.

— Но тогда до конца жизни нам пришлось бы думать о том, что мы трусливо бежали, не выполнив своего долга.

— Я стыжусь, оттого что у меня на сердце легко и радостно, когда я вижу твое лицо, — тихо произнесла Ксандрия и положила его ладонь себе на грудь, чтобы он почувствовал биение ее сердца. — Имеем ли мы право на любовь, когда нами жестоко правит наш долг?

Зигфрид, в свою очередь, взял ее руку и тоже положил себе на грудь.

— Это мое величайшее желание, и мне предрекли, что мы в любви объединим наши королевства.

Они поцеловались, и в их поцелуе не было дикой страсти, но лишь мягкая нежность.

— Завтра с утра мы вновь будем врагами, — шепнула Ксандрия Зигфриду на ухо.

— Боги возрадуются, если мы найдем выход из этой ситуации, — уверенно сказал Зигфрид.

Они расстались, чувствуя на душе тяжесть. Ксандрия должна была находиться рядом со своим ненавистным отцом, а принц по-прежнему оставался предводителем войска наемников, от которого уже с утра будут ждать новых указаний.

Перед тем как войти в палатку, Зигфрид услышал вой волка, чей голос он так хорошо знал. Его песня была обращена к луне, но в ней звучало обвинение не только одиночеству ночи.

Зигфрид ощущал сладкую боль в сердце, и впервые за долгое время ненависть перестала быть его единственным спутником. Знание о том, что его любовь к принцессе взаимна, делало его голову ясной, руки сильнее, а гордость больше, чем когда-либо.

А что касается Вульфгара… эту проблему нужно решать на поле боя, ибо поле боя знает лишь одного победителя.

Хотя войску Зигфрида не удавалось взять Ксантен, вся оборона королевства оказалась совершенно бесполезной, когда столкнулась с одним-единственным человеком в темных одеяниях, который решительно шел сквозь ночь по направлению к замку.

Нацрей быстро установил время смены поста у ворот. Он хорошо знал, насколько трудно, почти невозможно уследить за каждым участком охраняемой земли, в особенности ночью.

Сообразно традиции, внешние крепостные стены охраняли около двух десятков сторожевых псов. Благодаря великолепному нюху, эти псы считались идеальными помощниками, которые могли предупредить стражников о том, что кто-то чужой пытается пробраться в замок. Но у Нацрея на этот случай была припасена мазь, рецепту которой насчитывалось более тысячи лет. Люди почти не чувствовали ее запаха, но сладковато-горький аромат отпугивал псов, так что они даже не приближались к Нацрею, который нанес эту мазь на лицо и руки.

Араб залез на внешнюю крепостную стену. Тут не было рва вокруг замка, столь привычного для более южных областей и Британии. Один из стражников явился немного раньше, чем рассчитывал Нацрей. Размахивая факелом, он прошел всего лишь в трех шагах от Нацрея, который изо всех сил прижался к земле, стараясь не шевелиться. Араб хорошо помнил о том, что ночью глаза стражников ищут движение.

Сама стена не представляла особого препятствия. Чем больше и прочнее были камни, из которых ее сложили, тем легче было по ним взбираться. Выбрав стену, на которую не падал лунный свет, Нацрей вытащил из мешка две деревянных рукояти с прибитыми к ним металлическими крюками. Крепко сжав эти искусственные когти, он принялся карабкаться по стене, используя щели между камнями. Зная привычки караула, Нацрей понимал, что у него на это есть пара минут, а уж темнота скроет его от любых посторонних глаз. Ему приходилось действовать очень тихо, чтобы не вызвать подозрений стражников на стене.