Валерий Иващенко - Золотой Лис. 1-2 часть

Каждый образованный дворянин королевства хотя бы в общих чертах знал генеалогические деревья и истории древнейших родов — но эта поведанная матерью история заставила уже откровенно сидевшего на ковре барона Шарто крепко призадуматься. Как же странно оказывалось наблюдать этот луч истины, высветивший вдруг разгульные и полные страстей события прошлого. Идти вдоль него, наслаждаясь выпавшей редкой возможностью оказаться если не очевидцем и свидетелем, то одним из немногих знающих… и узнанное молодого человека просто потрясло.

— Воистину, маменька, мы приобрели страшного врага. Пока Риддерик уверен, что я на троне буду наименьшим из зол… да нет, что я говорю? — барон оставил без толку терзать рукой ворот и обвёл будуар затравленным взором. — Пока он считает, что королевству нужен король, это может и перевесить сомнения. Но если его оскорблённая мужская честь возобладает над доводами разума, мы в тот же миг окажемся обречены.

Уж ни сын, ни мать не обманывались насчёт головорезских талантов молодого бастарда, вдруг оказавшегося единственным носителем древней крови — школа мэтра Фуке и её ученики славились на всё королевство. А по слухам, и далеко за её пределами.

— Согласна, сын мой, я немного перегнула палку со своей маленькой женской местью. Ведь… ведь однажды он навеял мне чудесный и пугающе яркий сон, в котором я изменяла твоему отцу сразу с парой эльфов — мало того, я проделывала то с удовольствием и просто пугающим бесстыдством!

Синие и так напоминавшие отца глаза сына на миг прищурились — и вовсе не от того, что их слепило вечернее солнце — его уже сменила первой восходящая в эту пору года золотисто-рыжая Соль. Уж подобные откровения из уст матери мало того, что оказывались совсем непривычными — они наглядно показывали, что женщина дошла до предела. А касаемо сна… извечный и неизбывный мужской цинизм безошибочно подсказывал молодому барону, что то всё хоть и симптоматично, но в лучшем случае просто забавно. Понравилось маменьке лакомиться и в то же время не согрешить — пусть её.

— Надо будет с целителем переговорить насчёт снов по заказу или даже сценарию, — прошептал он, старательно пряча так и лезшую на губы ухмылку.

И всё же, как ни была погружена в свои мысли баронесса, она встрепенулась от этих легчайших сотрясений воздуха.

— Вы что-то сказали, сын мой? — в голосе её слышалось непритворное внимание.

— Я к тому, матушка, что вы, похоже, заигрались, — вслух произнёс молодой человек, со вздохом поднимаясь на ноги.

К услугам барона не оказалось верного оруженосца, пособившего бы снять наконец с дворянских плеч тяжесть кольчуги — но он кое-как справился и почти сам. Почти, ибо мать безошибочно знала, что и где следует потянуть в этой ничуть не протестовавшей против её прикосновений волшебной металлической ткани.

— Что ж, маменька — теперь пришло время расплаты. В смысле, за некоторые, стоило признать, просто потрясающие откровения, — голос барона обличал удовлетворение. И наверняка не столь избавления от кольчуги, сколь от предстоявшего… в нескольких словах барон скупо поведал, насколько же велико оказалось его изумление однажды ночью, когда некая Эльфийка вдруг воспылала прямо-таки сверхъестественой страстью к нему и всерьёз вознамерилась её утолить, юркнув в некую широкую постель под пышным балдахином.

— Но ошибочно считать мужчин всего лишь похотливыми самцами, матушка! Я был тогда просто в ярости и отхлестал Меану по щекам — настолько, что у неё пошла носом кровь. Всё-таки, перворождённые куда хлипче нас, людей, — с еле заметной издёвкой произнёс молодой человек, наслаждаясь зрелищем в ужасе отступавшей под каждым словом матери. — Именно те пятна на простынях вы, маменька, потом и приняли ошибочно за свидетельство… несверлёная жемчужина стала вполне объезженной кобылицей, да? Кажется, так вы говорите?

Затем барон поведал, что пришлось ему лично, без помощи слуг, вызвать в свою опочивальню полусонного целителя, дабы унять кровотечение — и уж он-то и обнаружил, что девица до бровей накачана любовным зельем. Настолько, что даже самый строгий глас разума или сердца просто тонул под зовом плоти и сжигающим чресла жаром…

Баронесса едва не села мимо кресла, настолько велико оказалось охватившее её изумление.

— Мне пришлось извести целый кошель так непросто доставшегося серебра на редкие снадобья и ингредиенты. Но старый маг-целитель всё же справился, вывел заразу из крови. И потом мы с Меаной всего лишь поддерживали видимость пылких любовников. Так что, мне теперь есть, чем оправдаться перед… мастером Риддом, если ему угодно скрывать и дальше своё имя, — обличающий перст молодого барона неожиданно указал на мать. — Но вы, вы, маменька! Я не спрашиваю, как могла родиться в вашей голове столь неслыханная мерзость. Я спрашиваю иное — осознаёте ли вы, сударыня, насколько неубедительно держится сейчас голова на ваших плечах? И мастер Ридд тут ни при чём!

Даже если бы здесь и сегодня оказалось бы мало одного только смысла этих воистину убийственных слов, то стоило бы убояться одного лишь голоса, прозвучавшего в будуаре баронессы. Рыка молодого льва, наконец осознавшего свою силу. Сильного и великолепного зверя.

— И последнее, госпожа баронесса! Да-да, вы не ослышались — сейчас я говорю с вами не как с матерью. Ни этой ночью, ни завтра мы с вами не отправимся покорять Нахтигейл и королевский трон! Пока угрожает опасность моим землям и моим людям, я их не оставлю.

На реке, прихотливым изгибом русла обвивавшей почти самые стены замка и тем самым образовывавшей дополнительную защиту, уже стояла у пристаней фелюга с верными людьми, готовая в любой миг отчалить и направиться вниз по течению, в самое сердце расположенного на полуночь королевства. Всё уже было решено и обговорено на сто кругов, но именно последние события с наступлением войск соседского графа Мейзери — а пуще того, иные, прозвучавшие в ночи признания — этого хватило молодому барону, чтобы поменять свои планы…

— Корона и трон никуда не убегут, кто бы ни тянул к ним свои лапы. Но вот дурным бы я был сюзереном, если бы позволил обидеть народ, вверивший мне свои судьбы!

И настолько убедительным оказался верно подобранный в соответствие со словами тон, что несчастная женщина съёжилась в своём кресле, словно уличённая в краже варенья и получающая за то нахлобучку девчонка из прислуги. Облитая беспощадным лунным светом ладонь вдруг заскребла ноготками по лакированному дереву подлокотника, а затем неуверенно оказалась поднесена к лицу.

— Ох, погодите, сын мой… дайте же немного прийти в себя. Мятные капли, пузырёк второй слева на полочке, — подсказала женщина синеющими губами, неожиданно для себя оказавшейся поражённой крушением планов и надежд в самое сердце.