Валерий Иващенко - Чёрная вьюга

А вечером она так же прилежно забирала всех обратно и развозила по остановкам – под весёлый звон и искры своего ветерана. Да и что ей надо? Быть нужной, наверное, среди людей толкаться. И не забывать почаще вжимать вон ту большую и такую красивую алую кнопку меж реостатом и амперметром:

Бзззынь!..

Злые языки потом утверждали, что приехали эти не иначе как с самой Чёртовой Мельницы. Другие же, припоминая незабвенных Илью да Евгения, невесело шутили, что наверняка «со стороны деревни Чмаровки». Но больше других заслуживала внимание версия старой кошёлки Никитичны. Эта битая молью поганка хоть и видела всего на один глаз, а слышала и вовсе на пол-уха, как-то успела на своей клюке обшкандыбать весь жилой центр и поведать – наехали, мол, бандюки с Донбасса. Все с пулями, а заправляет у них пожилой дяденька во вполне себе революционной тельняшке с бескозыркой.

– Не, красного флага не видела, но вот бабы прости-господи при них есть, и злющие…

Как бы то ни было, сунувшемуся было в ободранный автобус краснорожему участковому Петренко прибывшие азартно и даже как-то весело намяли бока. После чего напоили водкой, одарили жменей патронов к макарке и велели проваливать. А здоровенный парень с серьёзными глазами и автоматом через плечо огляделся и степенной походкой приблизился к накрывшим свои семечки как наседки бабулям.

– Какая власть нынче в городе? – поинтересовался он, невозмутимо пуская дымок из собственных запасов и разглядывая аборигенок серо-голубыми глазами.

А мутный парень, нехороший. Мало того, что руки мало не по локоть перстнями-браслетами унизаны, так ещё и на десантный рябчик цепочки понашиты – вестимо дело, заради форсу ихнего, бандюковского…

Захаровну скраю за то и уважали, что не стеснялась она крыть в три-бога-носорога и местных, появившихся как грибы после дождя авторитетов, и кое-как прозябавшую Раду, и армейских с их чадящими «броневиками». Потому-то и не удивительно, что она ответила первой, живо приметив в мутных сумерках, что этот хоть ни обирать не стал, ни даже обычную мзду собрать не попытался.

– Да все потихоньку. То бандиты приходят, но вроде с понятием. А то комитетчики – но те больше горло драть могут. Вояки ещё иногда наезжают, гоняют и тех, и тех – а вы-то хто такие будете?

Парень туманно отделался сообщением, что «сами мы не местные», после чего осмелевшие было старушки снова заволновались. Ясный перец, точно грабить будут! Но приезжий снова удивил их, вполне цивильно и даже вежливо поинтересовавшись ценами. Правда, никак не мог уразуметь, что за талончик с трамвая тут можно купить что угодно. Вот же бестолковый, а ещё такой здоровый вымахал, и как только тебя мать выносила! Да чего ж тут не разуметь? Коль сама блаженная Одарка тебе тот билетик выдала за проезд, и он притом чуток светится – значит, цельные сутки к тебе никакая холера не прицепится. Ни помаранчево светящийся туман, ни смоляные черепушки, ни даже липкая тварь из-под моста, хоть ты на нём всю ночь гопака пляши или горилку пей.

Приезжий бандюк неопределённо умгукнул – но явно не поверил, хотя некоторые бабульки опасливо продемонстрировали ему слабо мерцающие знакомые клочки дрянной, разноцветно отпечатанной бумаги.

Очень кстати из зеленушно-чахоточного тумана раздалось задорное приближающееся Бзззынь! – и головы как по команде просиявших и обернувшихся в ту сторону старушек заговорили все разом. Наверное, трудно оказалось что-то вычленить в этом бедламе, потому что парень поморщился. Однако не успел он на диво культурно выбросить бычок в урну и устремиться на звук своим пружинистым шагом, как тут-то и приключилась беда.

Давно приметили люди, что кривой Йоська из бывшей парикмахерской с Басманной что-то умышлял. Вроде раньше и человек как человек был, несмотря на то, что так и не умотал с семейством в свою Израиловку – но вот когда катаклизьма унесла и Сарочку его, и тётку Розу, и всех пятерых детишек – крепко разуменьицем поплыл. Где и на что жил, трудно сказать – а что говорил, не разобрать и вовсе…

Из тени под полуразрушенным зданием на той стороне с обвалившейся одним боком вывеской «Шкарпетки та панч.хи» выскользнул тощий Йоська. Он не подошёл как обычно к чану, где бродила и булькала питательная бурда, которую сочинили учёные из био-института на прокорм людям, и которую тётки из красного креста с полумесяцем раздавали всем желающим. Нет, грязный, нечёсанный, в одной лишь обёрнутой вокруг мослов хламиде, он вприпрыжку засеменил к подкатившему трамвайчику.

Однако не от того волосы у бабулек самым натуральным образом встали дыбом – у Захаровны даже платок набок съехал – в руке бормочущего что-то бродяги обреталась палка. То ли от швабры, то ли и вовсе от лопаты, однако наверх неё дурачок как-то ухитрился нацепить зловеще пускающую золотые искры из глазниц черепушку.

– Убьёть, убьёть Одарку дубиной аццкой! – наперебой заголосили вскочившие старухи, разорвав воцарившуюся было после приезда трамвая тишину.

Ещё приметили они, что приезжий сорвал было с плеча свою машинку – но сообразил, что пулять не стоит, в трамвае-то людей полно – а Йоська-христопродавец уже почти шмыгнул в дверцу. Лишь забросил на бегу ремешок за голову, а сам как сиганул следом!

Трамвай словно взорвался криками и басовитым рыком спущенного с цепи демона. В стёкла изнутри брызнуло тёмно-красным, почти чёрным, он покачнулся на рессорах, и только сейчас в двери влетел тот здоровый парень. На диво спокойная как смерть Одарка шепнула потом, что руку Йоське с зажатой в ней чёрной звездой пришлый вывернул назад и почти оторвал. А потом локтем за голову – и как крутанёт! Но Йоське всё нипочём, только орал, гадил паскудно и дёргался. Тогда парень снова хрусь! хрусь! – пока убивце бошку-то и вовсе назад не поворотил, аж у того гляделки по лицу разбежались.

– Что же ты наделал, брат?.. – парень сидел на подножке и самым натуральным образом плакал, а на коленях его лежал нелепо изломанный Йоська с вывороченной вбок головой и вывалившимся синюшным языком. – Зачем позволил демонам овладеть собой?

И самое что странное, руки его суетливо то гладили спутанные волосы убийцы, то словно сами собою пытались приладить на место свёрнутую башку.

На астматически похрипывающем милицейском драндулете из переулка вывернул Петрович. Ну точно, родная милиция – как и в старые времена, приезжает последней… вызнав в чём дело, мент посмурнел рожей, но принялся вытаскивать из трамвая тела.

– Четверо-то, четверо, ох господи… – старушки сначала крестились да охали, а потом кое-как принялись подсоблять.

И даже столь привычны оказались всякого повидавшие на своём веку наши женщины, что смахнули с уцелевших стёкол кровь и с сурово поджатыми губами вымыли пол натасканной вездесущей пацанвой водой.