Татьяна Каменская - Эртэ

Как жаль, что вы разучились слушать сказки Ветра, что дует временами с горы Ос. Как жаль, если и эта сказка для вас станет очередной ложью…И следует ли тогда слушать о чем говорит Ветер- обманщик? Ветер, ты тут, и ты смеёшься? Разве я не прав, что привел к тебе этого человека, пусть он послушает тебя…

О чём? Ну конечно не о том, что уже никто не верит в эти глупые детские сказки о добре и зле, и что человеку, как взрослому, так и ребёнку, следует подать на десерт что-то экстравагантное. Что человек уже пресытился прилизанной жизнью добропорядочного гражданина, и целенаправленно стал творить добро и зло. Что он потерял веру в человека, а значит в себя. Кичиться наворованным добром, справлять нужду на золотом унитазе — ума много не надо! А вот восстановить завод или швейную фабрику в глубинке, дать работу женщине или мужчине ещё не пенсионного возраста, это будет твоя добрая сказка, и люди поверят в лучшее, и никто тогда из них не пойдёт творить зло, идущее по цепочке от тебя. А ведь зло порой ведёт себя изощренно, хитро, с выкрутасами. Чего уж там мелочиться, если можно поднять топор, и что есть силы, вдарить по батюшке в самом святом месте — в церкви, и торопливо, авось закроют пивной ларёк, сдирать со стены окровавленными руками древние иконы, не замечая того, как безмолвно будут наблюдать за убийцей лики святых, толи осуждая, толи сожалея о заблудшей душе, добровольно ввергнувшей себя во тьму… за бутылку мутной браги…

— Фу-у! Ну, что это за сказка? Гадкая и противная, похожая на правду.

— А если это и есть правда, голая и горькая, похожая вкусом на ту палёную водку, что пьёт, давясь и рыгая, грязное замусоленное чудовище, по имени человек — БОМЖ!

Он был когда-то учёным — ядерщиком, у него была жена и ребёнок. У него был дом и работа. А потом этого ничего не стало. В строго обратной последовательности — ничего! Осталась картонная каробка из-под супермодного телевизора и куча тряпья с помойки. Молодец, если ты не поленился пропустить эти откровения Ветра с горы Ос. Значит, с тебя будет толк в этой жизни, а с этого БОМЖа нет! Он сгинет, умрёт под забором, или в водосточной канаве, замёрзнет однажды ночью в своей картонной коробке из-под телевизора. Тебе его жалко? Так протяни ему свою руку, сделай так, что-бы этот человек стал опять человеком, и тебе воздастся за твою доброту. За твою любовь! Ты в себе сомневаешься? А я подумал другое! Что ты, обычный трус!

— О, Ветер, ты жесток! И сказка твоя безобразна. Не смей ею пугать маленьких детей, да и взрослых тоже. Эпоха новая наступает, новый век на дворе, сердце от радости поёт, как весенний скворец, а ты всё стараешься очернить, всё стараешься переиначить. Убийцу и душегуба, вора и мошенника пытаешься оправдать, а простого трудягу, который едва сводит концы с концами, представляешь как потенциальную жертву всевозможных инфляций, а именно: денежных, экономических, политических, демографических, и даже жертвой…климатических катаклизм…

Эх, ты ветер! Взять бы твою сказку, да за энное место на солнышко подвесить, или в море выкинуть, на съедение акулам, а ещё лучше закрыть её в сундук, кованный железом, да закопать поглубже в землю, что-бы простой люд не смущать, да мозги страхом не забивать. Тоже мне чудовище нашёл? Человек — это…это всё-же иной раз, звучит гордо!

Что ты смеёшься Ветер? Я всё переиначил? Тогда может ты знаешь ответ, как избавиться от страха перед чудовищем, живущим в самом себе? Ведь никто не знает, чем грозит нам перст судьбы нашей? На что мы способны?

— Ответ мой понятен и прост! Ты человек! Ты славного рода-племени! Твоя вера в жизнь, спасёт тебя и того, ради кого ты живёшь на этой земле. И пусть в сердце твоём горит огонь любви к тому, кого ты любишью Пусть надежда на лучшее подарит тебе счастье и радость нового дня, в котором всё повторится по новому… Пусть будет так!

Уже и ветер утих. И словно всё уже высказано и всё выслушано в этом странном безмолвном диалоге, а Ойхо всё бьёт и бьёт в свой огромный потёртый бубен, едва передвигая свои дрожащие ноги, обутые в странные расписные сапожки с бубенчиками.

" — Эх, Ойхо, твой танец вокруг кострища- это всего лишь безумный бег по кругу, полубезумного старика-шамана, колдуна, чревовещателя! И Ветер твой, обычный обманщик, скажи ему об этом, когда он прилетит в следующий раз на гору. И что его истина, обычное и неумное очернение человека, пусть даже это правда!

Что…что с тобой Ойхо? Что за темп, что за бег, что это за странные слова, которые ты выкрикиваешь в черноту огромного купола неба?

Шаман, или колдун, как тебя там… Ойхо, постой, погоди! Что ты так громко бьёшь в свой бубен, что кажется, ещё мгновение, и мозги выскочат из головы, и покатятся, покатятся как горох по этому склону, вниз, туда, куда умчался ветер…

Постой колдун, подожди, умоляю тебя…Не бей прошу тебя, не бей-эй-эй-эй…"

Тишина наступила мгновенно, как некое освобождение от странной силы, вытягивающей из слабого тела последние остатки жизни.

Тишина смотрела на Последнего потомка черным куполом бездонного неба, спокойного и могучего в своём величии. Казалось, небо наслаждалось беспомощностью того, кто лежал сейчас перед ним, раскинув широко в стороны свои безвольные руки. Небо скалилось ему щербатым месяцем и ехидно подмигивало своей первой звездой.

— Ты ещё не умер Влад? А жаль! Было бы прекрасно справить победу над твоим трупом. Это было — бы прекрасно…красно…асно…асно…но…но…но… — шепчет над его ухом ветер, но тут-же взвизгнув, взмывает вверх, где уже гудит, поёт в проводах…

— Ты надоел мне… ты слишком мне надоел…ел…ел…ел… — пел ветер.

— Серёжа, ты никогда не станешь сильным, ты мало каши съел…ел…ел…ел… — песню ветра перебивает другой, женский голос, тихий и нежный.

Это мама? Это её шепот, это её песня, что тихо-тихо доносится откуда-то сверху.

— Спи, усни, моё дитя,

Глазки сонные закрой,

Спи, усни, любовь моя.

Солнце скрылось за горой.

Звёзды нам укажут путь,

Как нам солнышко вернуть…

Нет! Это не мама! Задёрганной, затюканной, задавленной тяжелой работой доярки, ей некогда было распевать маленькому Серёже такие песни. Она ложилась спать позже всех, и поднималась с петухами…

— Спи, усни, моё дитя…

Это не мама. Не-е-ет! Ему, маленькому Серёже пел песни старый дед Евсей, былой лихой вояка, который не знал таких колыбельных. В его репертуаре были всё больше песни военные, от которых совсем не хотелось спать, а наоборот, хотелось скакать верхом на боевом коне, или на худой случай, на палке с редкими зелёными листьями, и во всю глотку орать, во всю глотку… до хрипоты…перебивая колыбель…

— Скачи, скачи быстрей любимый конь…Спи, усни…

И пусть земля гудит, пускай пожар кругом…Спи, усни…