Дмитрий Таланов - Арпонис

— Но ты можешь хотя бы объяснить, почему? — в отчаянии вскричал Андрей. — Что в ней такого необычного?

«А, будь что будет!» — внезапно решил Сашка и рассказал Андрею, что случилось с ним в тот летний день почти семь лет назад, когда он получил свой трофей.

Едва он начал говорить, Андрей впился в него глазами и даже уши его, казалось, оттопырились. Правда, стоило Сашке описать свое появление на берегу моря, на лице Андрея появилось странное выражение — будто он и хотел бы поверить, но не мог заставить себя сделать это. А когда Сашка рассказал, что не понимает, как вернулся назад, в глазах Андрея мелькнула ирония. Теперь он улыбался уже принужденной, натянутой улыбкой.

Он спросил:

— А что же ты раньше мне этого не рассказывал?

Сашка ответил, что тот всё равно бы ему не поверил.

— Ну почему же! — с той же улыбкой возразил Андрей. — Я сам умею многое, во что никто никогда не поверит… Пока не увидит.

— В том-то и дело, что я не знаю, как это получилось, — хмуро сказал Сашка.

— Что значит — не знаешь? — уставился Андрей на него.

— Так, не знаю! Понятия не имею, как я туда угодил, — смутился Сашка. — И куда, тоже…

— Насчет «куда» мы уже разобрались, — сказал Андрей. — Попал ты прямиком в мир, где живут гигантские собаки. А вот «как», надо думать. Ты раковину свою пробовал задействовать?

— Да уж пробовал, — подтвердил Сашка. — И так, и сяк ее вертел…

— И что? — требовательно спросил Андрей.

— И никак, — покраснел Сашка.

— Значит, плохо пробовал! — небрежно бросил Андрей. — Опиши подробно, что происходило с того момента, как ты ее обнаружил.

Сашка старательно описал огромного орла, который принес ему раковину. Потом он рассказал, как, взяв раковину в руки, любовался ее свечением, а когда встал, то в следующую секунду снова оказался у старой мельницы.

Андрей ненадолго задумался.

— Ну хорошо, — произнес он деловито. — Ты предполагаешь, что раковина перенесла тебя оттуда сюда…

— Я это не предполагаю, я в этом практически уверен, — уточнил Сашка.

— А я бы на твоем месте не был так уверен, — возразил Андрей. — Не ты ли поминал бритву Оккама — «не плоди сущностей сверх необходимого»? Я ведь почитал кое-что об этом. Так вот: твое заявление, что раковина способствовала твоему возвращению, не лезет ни в какие ворота.

— Это еще почему? — растерялся Сашка.

— Да потому, что попал ты туда, не имея раковины, — подвел итог Андрей. — Так что плодить дополнительные сущности не имеешь права. Ты сам туда угодил и сам же оттуда вернулся. А раковина твоя не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда зачем она так понадобилась тете Зине? — спросил Сашка.

— А вот этого я не знаю, — признал Андрей. — Не имею понятия. Только сейчас это не важно! Она ей нужна, и она предлагает хороший, с ее точки зрения, обмен. И я ей верю — возможности книги она нам продемонстрировала, в отличие от твоей раковины.

Сашка вспыхнул, но промолчал.

— Тетя Зина, конечно, женщина странная, — криво улыбаясь, проговорил Андрей, — но ничего особенного в ней я не заметил. Вообще я думаю, это фантазия тебя подвела — сидел в темноте, тут свет ударил по глазам… что угодно могло почудиться.

— Но ведь тогда ты мне поверил! — возмутился Сашка.

— Не то чтобы поверил — принял как вероятность, скажем так.

— Я тебя понял по-другому, — негромко сказал Сашка.

— Не сомневаюсь! — усмехнулся Андрей. — Что-что, а фантазии у тебя вагон и маленькая тележка.

Сашка сказал хмуро:

— Как бы то ни было, раковину я не отдам.

Андрей прищурился, улыбки на его лице уже не было.

— Ах вот, значит, ты какой!

— Я не отдам ее, потому что уверен, что только она может привести меня туда, где я ее подобрал, — пояснил Сашка торопливо.

— Да с чего ты так уверен? — рассердился Андрей. — Ну расскажи мне, дай хоть один факт! Ты говоришь, что был на берегу моря, изображенного на рисунке, и не можешь это ничем доказать. Говоришь, что раковина может тебя вернуть, но сам признаешь, что попал туда без ее помощи. Тогда зачем она тебе, если ты уже проделал это один раз? И если это вообще тебе не приснилось! Ты будто ненормальный — отказываешься от обмена, который предлагает нечто работающее вместо никому не нужной оболочки моллюска!

— Я не хочу меняться, — не зная, что ответить на это, промолвил Сашка.

— Ой ли? А не собрался ли ты совершить обмен в одиночку? — резко спросил Андрей. — Мне кажется, ты не хочешь, чтобы мы оба владели той книгой!

Сашка в упор взглянул на него, чувствуя подступивший к сердцу холод.

— Ты ошибаешься, — сказал он ровным голосом.

— Ну конечно, великий волшебник не нуждается в подачках судьбы! — звонко, чуть не плача, произнес Андрей.

— Я не желаю на эту тему больше разговаривать, — сказал Сашка тихо.

— Ты просто всё сочинил и теперь боишься признаться в этом самому себе! — услышал он, и тогда Сашку прорвало.

Он не мог доказать невозможность обмена раковины на книгу, ведь это такая малость — раковина, на любом побережье сотни таких же, а потому просто принялся выплескивать свое разочарование, жгучую обиду на то, что и здесь ему нужно приводить доказательства.

Ощущая невыносимое бессилие, он кричал, что его всегда окружали люди, много людей, и некоторые из них называли его своим другом, но они оставались с ним только до некоего предела, до черты, где ничего не нужно доказывать.

Он добивался всего, чего когда-либо сильно хотел, но один, всегда один, потому что обязательно наступал проклятый момент, когда от него начинали требовать холодных фактов, подтверждений, что это достижимо, возможно, реализуемо, а он не мог их предоставить, он просто шел вперед, шаг за шагом, метр за метром приближаясь к поставленной цели, и продолжал продвигаться, пусть медленно, когда уже никто не верил, что это вообще достижимо.

Над ним смеялись, когда он учился плавать, и позже он бил насмешников на голубой дорожке; хохотали над его неуклюжими движениями, когда он собирал свою первую модель планера, и он долго учился, но сделал такой, что побил рекорд секции; его высмеяли однажды на физике, которую он ненавидел, но через некоторое время он знал ее лучше всех в классе и удивился, когда понял, что отныне она стала его любимым предметом.

Но все его достижения в спорте, учебе, моделизме перечеркивало то, что никто, никогда, ни разу не поверил в него с самого начала. Никто и никогда не верил ему просто так. Никто, никогда, ни разу не сказал — да, это так, потому что я верю тебе и мне не нужны доказательства. Его переполняло отчаяние, но он вдруг замолчал и отвернулся, борясь со стремительно нарастающим ощущением теперь уже окончательного одиночества.

Андрей с силой пнул очередной камушек и, ничего не сказав, ушел к себе домой. А Сашка остался стоять, глядя вслед тому, кто, как он всего полчаса назад полагал, обязан был ему поверить.