Елена Грушковская - Перенос

Я вынимаю один наушник и шепчу, почти касаясь губами её ушка:

— Привет, Машенька.

Она вздрагивает и открывает глаза. Я кладу ей на грудь ворох роз, а она смотрит на меня. На её исхудавшей, осунувшейся мордочке — одни глаза. Она молчит и просто смотрит, и у меня внутри всё напряжённо сжимается: а вдруг оттолкнёт, закричит, чтобы я уходила?

Нет: её тонкие руки поднимаются и ложатся почти невесомым кольцом вокруг моей шеи. Её губы беззвучно шевелятся, но я угадываю по их движению слово "мама". Я накрываю их своими.

Наконец к ней возвращается дар речи.

— Мама, прости меня, — шепчет она. — Это я тебя прогнала. Из-за меня ты ушла.

У меня трясутся колени и сжимается горло, но я всё-таки говорю:

— Никто ни в чём не виноват, доченька.

3

Доктор Жданова ставит на стол прозрачную цилиндрическую ёмкость объёмом в два литра, закрытую сверху и снизу металлическими дисками, которые скреплены между собой по краям четырьмя тонкими скобами. В ёмкости — желе тёмно-сиреневого цвета. Оно заполняет сосуд не доверху, а примерно на четыре пятых.

— Что это за вещество? — спрашивает Эдик.

— Это кристалл "Виолетта", — отвечает доктор Жданова. — Он и есть тот самый промежуточный носитель, на котором будет храниться личность Маши в ожидании готовности тела. На момент обращения к нам Натэллы Юрьевны он был ещё в стадии разработки, поэтому тогда было ещё невозможно хранение личностной информации. Личностная информация — уникальная субстанция, подвижная и нестабильная. Для её длительного хранения нужен особый, так называемый мягкий носитель. Главными его свойствами, позволяющими сохранять личностную информацию, являются его пластичность и изменчивость. У него отсутствует жёсткая организация. Попадая в него, личностная информация организует его особым образом, так сказать, подстраивает его под себя. С жёстким носителем, уже имеющим определённую организацию, этого сделать нельзя, поэтому на нём личностная информация не может не только сохраняться, но и вообще записываться. Её нельзя "загонять" в жёсткие рамки, необходимым условием её сохранности является поддержание её именно в характерном для неё нестабильном состоянии. Такое состояние может поддерживаться только мягким носителем — вот таким кристаллом. На нём личностная информация может сохраняться бесконечно долго — пока существует сам кристалл. А срок его хранения неограничен.

Эдик сидит, облокотившись на стол и вцепившись пальцами себе в волосы.

— Диана Сергеевна, так вы можете объяснять это на какой-нибудь научной конференции своим коллегам-учёным, — устало стонет он. — Нельзя ли как-нибудь попроще, подоходчивее для обычного человека? У меня и так мозги кипят…

— Даже не знаю, как ещё проще, — пожимает плечами доктор Жданова. — Я и так предельно упрощаю.

— Ну, тогда не надо объяснять, — вздыхает Эдик. — Скажите главное: Маша будет жить? Вы спасёте её?

— Кристалл "Виолетта" даст нам время изготовить для неё полноценное тело, — отвечает доктор Жданова. — А когда оно будет готово, личностная информация будет перенесена в него с кристалла. По сути, это тот же перенос, только с отсрочкой. Вы получите вашу дочь прежней, какой она была до болезни. На изготовление детского тела требуется несколько меньше времени, процесс займёт около трёх месяцев. Учитывая нынешнее состояние вашей дочери и темпы прогрессирования болезни, без кристалла обойтись нельзя.

— А как Маша будет себя чувствовать при переносе на этот кристалл? — спрашиваю я, пододвигая к себе ёмкость с сиреневым желе и разглядывая его вблизи.

— Время пребывания в кристалле никак не зафиксируется в её памяти, — отвечает доктор Жданова. — Она ничего не почувствует. В её восприятии это будет как мгновенный перенос из старого тела в новое.

Я спрашиваю:

— А можем мы завтра присутствовать при этом?

Доктор Жданова приподнимает брови:

— Непосредственно при самой операции? Ну, если вам хватит духу, то я не возражаю.

— У меня хватит, — заверяю я. — Я сама прошла через это, я уже знаю, как это происходит. Эдик, поверь, это не страшно. А Маше будет спокойнее, если мы будем рядом. Только одна просьба, Диана Сергеевна. Можно, мы обойдёмся без ваших психологов?

Доктор Жданова пожимает плечами.

— Как вам будет угодно. Я не настаиваю.

— Ещё одна просьба, доктор. Вы позволите мне неотлучно находиться здесь, с Машей, вплоть до самой операции?

— Если хотите, оставайтесь, я вам не препятствую.

Эдик говорит:

— Я бы тоже остался, но мне нужно сегодня быть на работе.

— Поезжай, а меня оставь здесь, — отвечаю я. — Завтра приедешь. Во сколько операция, доктор?

— Сразу, как только девочка проснётся. Полагаю, в восемь утра.

На все подготовительные процедуры и обследования я ношу Машу на руках: от слабости она не может даже стоять. Страшно смотреть, что сделала с ней проклятая болезнь. Её лёгонькие косточки почти ничего не весят, сзади на шее и спине можно пересчитать все позвонки, и кажется, что вся её душа — в глазах, которые на исхудавшем личике выглядят огромными, как чайные блюдца.

Маше предстоит трёхчасовое сидение под "колпаком" — подготовка мозга к снятию информации. Когда к ней подходит девушка в белой спецодежде, Маша испуганно вертит головой, косясь на чёрный приборчик у неё в руке.

— Мама, что мне будут делать?

Приборчик — маленькая электробритва, в ширину не больше столовой вилки. Девушка ласково отвечает, становясь у Маши за спиной и кладя руки ей на плечи:

— Ничего страшного. Головку будем брить, гладенько. Это совсем не больно, не бойся.

Глазищи Маши наполняются слезами, она хватается за свою косу.

— Я не хочу… Не надо, пожалуйста!

Я вытираю ей слёзы и целую в губы.

— Машенька, так надо, — успокаиваю я её. — Ты не расстраивайся, потом у тебя будут волосы лучше прежних, такие же длинные, а может быть, даже ещё длиннее. Они сразу будут такими, тебе даже не придётся ждать, пока они вырастут. Ничего не поделаешь, до завтра тебе придётся походить лысенькой… — Я развязываю и снимаю с шеи пёструю шёлковую косынку. — Вот, я тебе платочек повяжу.

Девушка покрывает Маше плечи белой накидкой. Маша не успевает и пикнуть — её коса уже отрезана под корень, а девушка проворно и уверенно ведёт узкой головкой бритвы от лба к макушке. Бритва, негромко жужжа, оставляет за собой полоску гладкой, чуть голубоватой кожи, тёмные пряди волос падают на пол, скатываясь с накидки. Другая рука девушки придерживает снизу Машин подбородок, чуть поворачивает ей голову и наклоняет набок, когда бреет виски. Из глаз Маши катятся крупные слёзы. Я вытираю их и успокаиваю её.

Девушка покрывает маленький, туго обтянутый кожей череп Маши бесцветным гелем, поверх геля распыляет аэрозоль, который, застывая, превращается в плёнку. Я несу Машу под "колпак". Все три часа я сижу рядом с ней и развлекаю её, как могу: пою ей, рассказываю анекдоты, просто разговариваю с ней. После процедуры девушка снимает с головы сонной Маши плёночку и стирает салфеткой гель, я повязываю ей, как и обещала, шёлковую косынку и несу в палату.