Клайв Льюис - Серебряное кресло

– Я думаю, мы еще увидимся, – добавила Джил.

– Вряд ли, вряд ли, – отвечал Лужехмур. – Я и до своего вигвама добраться не надеюсь. А принц этот – славный парень, но со здоровьем у него скверно. Совсем отощал, пока под землей томился. Явно не жилец.

– Лужехмур! – воскликнула Джил. – Старый притворщик! Вечно ты ноешь, как на похоронах, а сам, наверное, очень счастлив. И вечно ты делаешь вид, будто всего боишься, а на самом деле ты храбрый, как… как лев.

– Ну, если уж речь зашла о похоронах… – начал Лужехмур, но тут Джил, услыхав, как за ее спиной переступают копытами кентавры, ужасно его удивила: крепко обняла за тонкую шею и поцеловала в землисто-серую щеку. Юстас крепко пожал кваклю руку, и дети побежали к кентаврам. А сам квакль-бродякль, откинувшись на подушки, заметил про себя: «Кто бы мог подумать, что эта девочка… Хотя, правда, я и на самом деле недурен собой».

Несомненно, ехать на кентавре – большая честь, тем более, что Джил и Юстас – единственные до сих пор из людей, кто ее удостоился. Но кроме того, это еще и ужасно неудобно. Оседлать кентавра, если вам дорога жизнь, невозможно, а скакать на нем без седла – удовольствие весьма сомнительное, особенно, если вы как Юстас, никогда не катались на лошади. Но кентавры держались по-взрослому серьезно и вежливо. Всю дорогу через нарнийские леса, они не поворачивая голов, рассказывали детям о свойствах трав и корней, о влиянии планет на человеческие судьбы о девяти именах Аслана и их значениях, и о других вещах такого же рода. Детям было больно и тряско, и все же они отдали бы все на свете, чтобы снова повторилось это путешествие, чтобы вновь увидеть эти долины и склоны, на которых сиял выпавший ночью снег, чтобы встречать белок, зайцев и птиц, желающих им доброго утра, чтобы вновь вдохнуть воздух Нарнии и услыхать голоса нарнийских деревьев.

Они спустились к голубой реке, сверкавшей в лучах зимнего солнца. Последний мост остался близ уютного городка Беруны с его красными крышами. Их перевезли через реку на плоской барже, где паромщиком был квакль-бродякль, ибо именно квакли занимаются в Нарнии всякой работой по части речек, воды и рыбной ловли. Переправившись, они поскакали по южному берегу реки к Кэр Паравалю и в самый миг прибытия увидали, как скользит по реке, подобно гигантской птице, тот самый корабль, который они видели в свой первый день в Нарнии. Весь королевский двор снова собрался на зеленеющей лужайке между дворцом и набережной, чтобы приветствовать вернувшегося домой короля Каспиана. Рилиан, сменивший свой черный наряд на алый плащ и серебряную кольчугу, стоял у самой воды с обнаженной головой, а за ним в повозке, запряженной осликом, восседал карлик Трампкин. Дети поняли, что им не пробиться к принцу через толпу, да они, пожалуй, теперь и постеснялись бы к нему приблизиться. Так что они попросили у кентавров разрешения еще немного посидеть на их спинах, чтобы увидеть все с высоты, и кентавры согласились.

Над водой разносилось пение серебряных труб. Матросы бросили канат. Крысы – разумеется, говорящие – и квакли пришвартовали корабль и принялись подтягивать его к берегу. Музыканты, скрытые толпой, начали играть торжественную музыку. Вскоре королевский галеон пристал к берегу, и крысы спустили трап.

Джил ожидала, что первым сойдет на землю старый король. Но тут возникло некоторое замешательство. На берег спустился один из лордов, и, сильно побледнев, преклонил колени перед принцем и Трампкином. Склонив головы все трое говорили так тихо, что никто не слышал ни слова. Музыка играла по-прежнему, но чувствовалось всеобщее смущение. Затем вышли на палубу четыре рыцаря с какой-то тяжелой ношей. Когда они стали медленно спускаться по трапу, все увидели, что на носилках лежит старый король, бледный и неподвижный. Они сошли вниз. Принц встал на колени у носилок и обнял отца. Дети увидели, как король Каспиан поднял руку для благословения. Народ закричал «ура», но не очень радостно. Что-то было явно не в порядке. И вдруг голова короля упала на подушку, музыканты умолкли и воцарилась гробовая тишина. Принц, все еще стоящий на коленях, склонил голову и зарыдал.

Толпа зашевелилась, послышался шепот. Джил заметила, что все, на ком были шапки, колпаки, шлемы или шапочки, обнажили головы – и Юстас в том числе. Она услыхала шуршание и хлопанье – над замком опускали огромное знамя с вышитым золотым львом. А после этого зарыдали струны и закричали трубы, рождая мелодию, от которой разрывалось сердце.

Джил и Юстас спустились со своих кентавров.

– Мне домой хочется, – сказала Джил.

Юстас, молча кивнул, закусил губу.

– Я пришел, – раздался за ними глубокий голос. Обернувшись, они увидали льва, столь ярко-золотистого, такого настоящего и сильного, что по сравнению с ним сразу побледнело и стало казаться призрачным все остальное. Не прошло и мига, как Джил уже забыла о смерти короля Нарнии и помнила только, как она столкнула Юстаса со скалы и перепутала почти все знаки, и как они часто бранились и ссорились с Юстасом и Лужехмуром. Она бы сказала «Прости меня», но язык у нее словно отнялся. Лев подозвал их взглядом, нагнул голову, коснулся своим языком их лиц и сказал:

– Забудьте об этом. Я не стану бранить вас. Вы исполнили то, ради чего я посылал вас в Нарнию.

– Аслан, – сказала Джил, – ты теперь позволишь нам отправиться домой?

– Да, – ответил лев. – Для того я пришел, чтобы отправить вас домой.

Он широко раскрыл пасть и дунул. Но на этот раз они уже не летели по воздуху, наоборот: казалось, они стоят на месте, а дыхание Аслана уносит в сторону и корабль, и мертвого короля, и замок, и снег, и зимнее небо. Все это исчезло, подобно кольцам дыма, и они внезапно очутились под ярким полуденным солнцем, на мягкой земле, среди могучих деревьев. Рядом с ними журчал чистый ручей. Дети снова были на Горе Аслана, высоко над Нарнией и далеко за ее пределами. Но странно – погребальная музыка с похорон короля Каспиана звучала по-прежнему, хотя и неясно было, откуда она доносится. Они шли за львом вдоль ручья. То ли от красоты Аслана, то ли от мучительно печальной музыки, глаза Джил наполнились слезами.

Аслан остановился, и дети остановились у ручья. Там, на золотистых камешках, устилавших дно, лежал мертвый король, и вода струилась над ним, словно жидкое стекло. Его длинная белая борода колыхалась в ручье, как водоросли. Все трое стояли и плакали. Даже лев плакал, роняя слезы, каждая из которых была ярче бриллианта.

Джил заметила, что Юстас плачет не детскими слезами, не теми, какими плачет мальчик, стараясь скрыть свое горе, но настоящими, взрослыми. Так ей, по крайней мере, показалось. На самом деле у людей на Львиной горе нет никакого особенного возраста.