Линн Абби - Взлет и Падение Короля-Дракона

Стены Урика ответили еще одной золотой вспышкой, и дракон отступил.

— Короли-Львы! — закричал один из темпларов. — Глаза Королей-Львов!

Огромные хрустальные глаза, вырезанные и нарисованные на всем протяжении городских стен, сверкнули золотым светом в третий раз, заставив дракона отступить еще дальше.

— Страж, — поправил Павек темплара, смеясь и крича от радости.

Его веселье было заразным, но прожило недолго. Дракон не сдался, и хотя свет стража отгонял его каждый раз, когда он пытался пройти через стену, такое положение не могло продлиться долго.

И оно не продлилось. Задолго до полудня над южным горизонтом появился другой облачный столб. Они заговорили, обмениваясь именами врагов Урика, пока столб не стал достаточно большим и достаточно близким, и тогда они увидели синие молнии, бурлящие внутри.

— Тирский Ураган, — пришли все к единому мнению, но Джавед и Павек знали лучше.

— Раджаат, — сказали они друг другу.

— Они будут сражаться; Король-Лев победит, Дракон Урика победит, — продолжал Джавед.

— Не здесь, — возразил Павек. — Иначе они разрушат город.

— Может быть да. Может быть нет. Может быть он увидит, кто приближается и пойдет на юг, чтобы встретить его. Если бой будет достаточно далеко на юге, город не пострадает.

На какое-то время они стали самыми настоящими шутами, и, пока ураган Раджаата приближался к городу, бегали, прыгали вверх и вниз, кричали и размахивали руками, пытаясь привлечь к себе внимание дракона. Это было глупо и бессмысленно, так как он был безумен, не понимал их и не глядел на нового врага, приближающегося со спины.

Если — если Дракон Урика продолжал считать Раджаата врагом. Если в нем осталось достаточно от Хаману, чтобы ненавидеть своего создателя. Если он не стал последним Доблестным Воином Раджаата, предназначенным для того, чтобы уничтожить все человечество в Центральных Землях.

Страж вполне мог сражаться против безумного и безмозглого дракона, но не против вполне осмысленного безумия Раджаата.

Павек соскользнул вниз по лестнице башни. Он открыл заднюю дверь — охраняющее ее заклинание рассеялось, когда Хаману освободил медальоны — и побежал к дракону.

— Раджаат, — закричал он, хотя слова, которые он держал в уме были словами, которые написал Хаману, и в голове его роились образы, которые они вызывали. — Пришел Раджаат — он хочет уничтожить Урик.

Дракон шагнул вперед, широко раскрыв руки, чтобы добраться до Павека. Желтые глаза Короля-Льва отогнали его обратно.

Павек попытался опять: — Урик, Хаману — Раджаат хочет уничтожить Урик .

Еще один шаг, еще одна вспышка.

— Поля, Хаману. Он уничтожит поля, на которых растет пшеница!

На этот раз дракон остановился. Он склонил голову набок, как делал раньше, и выгнул свою длинную гибкую шею, чтобы видеть получше.

— Раджаат уничтожит поля, Хаману. Победа ничто, если зерно не взойдет.

Серный выдох пронесся над ним. Дракон выпрямился и повернулся. Он вытянул свою морду на юг, глядя на приближающийся шторм и на горизонт, потом посмотрел на восток и на запад, где — как надеялся Павек — были видны зеленые поля. Наконец дракон зарычал и начал идти — а потом бежать — на юг.

Синий шторм бушевал над черным драконом, и дракон бушевал в ответ. Битва не была сознательной целью их обеих, но инстинкт был силен, а ненависть еще сильнее — особенно в драконе, который сражаясь, постоянно двигался, сначала на юг, а потом на юго-восток. Когда они достигли Илового Моря, они подняли в воздух столько ила, что затмили солнце на три дня, которые им понадобились, чтобы достигнуть острова, на котором другой дракон построил город вокруг тюрьмы.

Раджаат, Принесший-Войну, первый волшебник — создатель первого дракона, построившего город, и этой беспощадной бестии, приведшей ощетинившийся синими молниями ураган обратно к месту своего рождения — использовал самое могучее заклинание, какое только видел Атхас, в безуспешной попытке воскресить сознание в черном драконе, Драконе Урика. Если бы он сумел найти мысли Хаману, Раджаат мог бы манипулировать ими, даже из своей двойной тюрьмы — Пустоты под Чернотой и со дна наполненного лавой озера. Если бы Раджаат сумел найти Хаману внутри дракона, он сумел бы повлиять на сына фермера, обмануть его и восстановить контроль над своим творением; его сила была, с любой точки зрения, невообразимо больше.

Если бы в материальном мире у Раджаата было больше, чем крошечная точка опоры, он мог бы сокрушить черного дракона, как он сокрушил Борса. Но у него был только Тихиан и ураганы Тихиана, а они были абсолютно бесполезны. А он потерял и Тихиана, тоже, вскоре после того, как черный дракон вошел в Ур Дракс, так как смертельные враги Тихиана из Тира высадились на краю лавового озера и загнали своего прежнего короля обратно в Черную Линзу.

Это расчистило путь, которым дракон вошел в расплавленный камень. Он ревел; он выл и стонал, потому что даже его твердая шкура горела от невероятного жара. Из-за страшной боли у него даже появились мысли, на мгновение.

Надежда Раджаата возродилась; он сплел могучее заклинание и послал его из Пустоты, обещая исцелить все раны своего сбившегося с пути Доблестного Воина и выполнить все его желания.

А взамен я бы хотел только твои кости, твое сердце и твою тень.

Дракон выскочил из лавы; огонь стелился за ним. Он выгнул спину и нырнул под кипящую поверхность. Недостижимый ни для заклинаний, ни для просьб, он нырнул на дно, где лава стала камнем, а то, что осталось от тела Раджаата, стало хрустальным яйцом вокруг Черной Линзы. Раздробив хрусталь, он собрал осколки в руки. Линзу он оставил смертным: они могут разбить ее, или использовать, как они захотят; это просто артефакт, ни добрый ни злой. Потом, из последних сил, он бросил себя в каменное сердце Атхаса.

Атхас принял черного дракона в свои объятия. Он освободил его от тяжело доставшихся сокровищ; проглотив остатки вещества Принесшего-Войну, он надеждно запечатал самого дракона в могиле, которая начала уменьшаться и сжиматься. Потом, когда от дракона ничего не осталось, Атхас восстановил сознание Хаману, вернув ему рассудок, но оставил его заключенным в камне. Он был все еще бессмертным: он не мог умереть, даже без водуха, воды и еды, даже когда весь мир давил на него своей тяжестью.

Это не был конец как самого Хаману, так и его воспоминаний. Атхас ударял и полировал его, живой камень, медленно двигавшийся через каменное нутро мира. Он прожил вновь каждое мгновение своей жизни. Он страдал. Он сожалел. Он стойко переносил боль и пытки, вызванные решениями, которые он принимал на протяжении тринадцати сотен лет; потом Король-Лев Урика вернул его к жизни.