Анна Аршинова - Девочка по имени Аме

Он невесело усмехнулся, быстро привел себя в порядок и зашагал к дому. Ночь опустилась на двор, темная и густая, точно вишневый сироп. Она прошлась по территории особняка Сарумэ и зажгла фонари. Проснулись и заголосили тени, но они были суетливыми и разговаривали о пустом — производили какие-то шумы, вроде шелеста листвы или натужного скрипа деревьев на ветру, стука бамбукового журавлика или журчания воды, скрипа половиц. Иногда они доносили до слуха обрывки фраз — то шептались слуги, но шептались беспокойно и украдкой, будто чувствовали, что их могут услышать.

Данте открыл дверь и вошел в освещенную скудным светом гостиную. Он прошептал ритуальное "извините за вторжение" — ведь дом этот больше ему не принадлежал, оставил перед порогом легкие тапочки и пошел по коридору на женскую половину, ступая легко и бесшумно. Память о той или иной скрипящей половице была еще жива в его памяти, и он ловко через них переступал; топать себе он не позволял тоже, хотя это вдруг оказалось неожиданно сложно, учитывая увеличившийся вес тела. Словно окликаясь на его мысли, манжета крепче сжала его предплечье.

Наверное, он и сам не знал, почему он помедлил у лестницы, прислушиваясь к посторонним звукам. Было слишком тихо, и Данте мог голову дать на отсечение: Амако, утомленная своим недугом, сейчас спит под сонными каплями. Но в комнате принцессы рода Сарумэ Амэ священная тишина была нарушена. Шелестел шелк, высокий, красивый голос что-то говорил, иногда он переплетался с другим, мужским и глубоким, всегда холодным для целого мира и теплым, с нотками нежности — всего для одного человека. Поняв это, Данте вдруг почувствовал злость и ревность. Эти чувства оказались настолько сильны и так захватили его, что он позабыл об осторожности: быстро взбежал по лестнице вверх и со злым оскалом распахнул фусума, ведущие в его бывшую комнату.

Акито сидел на коленях возле порога и при таком бесцеремонном вторжении схватился за меч. Он обнажил его и даже почти активировал кей — Данте почувствовал, как упруго зазвенел воздух. Шеи коснулось лезвие, острое и смертоносное, но остановилось всего за миг до финального удара. Данте в ответ дерзко ухмыльнулся и поднял свой взор на братика.

— Амэ?… — произнес Акито. Без голоса, просто воздухом.

— Узнал, — констатировал Данте.

Но тот скользнул взглядом по фигуре ками, облаченного в тонкую юкату, которая уж точно не могла скрыть отсутствие девичьей груди, и произнес:

— Нет, ошибся, — Данте мог поклясться, что в его голосе прозвучало разочарование.

Удзумэ перевел взгляд на девушку, как две капли воды похожую на него, за спиной брата. Вид у нее был донельзя напуганный. А еще…

— Что-то здесь слишком смердит йокаями, — констатировал он свою последнюю мысль. — Один из нас в этой комнате подделка. Кто же это, интересно?

От осознания того, что рядом с человеком находится йокай, Данте чувствовал, что дуреет. Помогала лишь манжета. Она, будто чувствовала его настроение, и так сильно сжимала, руку, что хотелось кричать от боли. И хорошо — именно эта боль отрезвляла.

— Ты, — вынес вердикт Акито.

— Ответ неправильный.

Манжета послушно выполнила команду к отключению и, расстегнувшись, со звоном упала на пол. Данте все еще находился в опасной близости от Акито и его меча, когда его тело начало менять очертания. Изменения эти были не слишком сильными, но достаточно заметными, чтобы девушка всхлипнула от ужаса.

— Хищник! — вдруг произнесла она, и ее контроль над личиной оказался утерян. Ее образ тоже пошел рябью, расплылся, а когда вновь приобрел четкость, оказалось, что на полу сидела рыжеволосая кицуне, испуганная, как мышь перед котом.

— Именно… — произнес Данте, отодвигая в сторону Акито. По его представлениям — в безопасное место.

— Ты! — вдруг выплюнул гений Аши, оценив обстановку. — И она! Вы оба меня дурачили!

Ну, было дело. Что ж тут отрицать очевидное? Данте даже был готов снизойти до объяснений своей лжи, но это позже. Вначале — нужно очистить это место.

— Мою комнату занял йокай. Это… злит, — промурлыкал он, надвигаясь на девушку. У него не было меча, которым он мог бы ее уничтожить, но у него были стремительно растущие смертоносные когти. Они вполне сгодятся, чтобы этого демона разорвать на мелкие части.

— Я не специально! Меня попросили! — попыталась оправдаться она. Но разве Хищник, Инстинкт которого оказался пробужден, будет слушать? Все разумные доводы здесь бессильны, эту девушку ничего не могло спасти, но она пыталась выкарабкаться с таким отчаянным упорством, что заслуживала даже восхищения. — Меня попросили притворяться, сказали, что это нужно на благо всей Поднебесной! А я ведь… я ведь только спасти свою сестру хотела!

Данте склонился над ней, с хищным, животным оскалом. Его рука потянулась к ее дрожащей фигурке, ощущая, что ладонь буквально чешется от нетерпения, а когти жаждут впиться в хрупкую плоть. Кольцо Бизена нагрелось, причиняло боль, но эти предупреждающие импульсы были слишком слабы, чтобы остановить.

— Стой! — Акито не выкрикнул, он просто приказал, властно, правильно, и всего на мгновение Данте заколебался. Он мог бы его послушать, возможно, в другое время и в другом месте, или будь он хоть немного старше, не таким отчаянно горячим и зависимым от Инстинкта. Сейчас же это было просто бесполезно.

— Остановись.

Остатки разума покинули сознание Данте, оставив только одно — желание убить, но где-то глубоко, на самом краю сознания пел голос о том, что нельзя использовать много Сейкатсу для убийства, ведь здесь человек и ему может повредить это. Данте никогда ранее не слышал этого голоса, но послушал бы его в прошлый раз, когда сражался с Принцем. Этот голос был мягким и нежным, ему сложно было сопротивляться.

"Не используй, — пел он. — Не надо".

— Не буду, — ответил Данте, и какой-то частью сознания, отстраненной и бесстрастной, отметил, как изменился его голос. В нем не было прежней обволакивающей мягкости, теперь это — звериный рык.

Данте взял совсем немного Сейкатсу — экономить и дозировать ее уже научил Эдгар, успев довести это умение до автоматизма. Она, молочно-белая, небесная, воздушная, точно облака, потекла по пальцам, окутала их, точно смертельный яд для йокаев. Кицуне всхлипнула и дернулась, когда его рука коснулась ее белой, тонкой шеи, изящной, красивой. Почему-то вдруг вспомнилась Вивиан, тоже кицуне, старая знакомая, которая спасла его как-то, и с которой у них была умопомрачительная близость, но это воспоминание быстро растаяло, не в силах соперничать с кровавым безумием.

Все случилось неожиданно: в тот момент, когда Хищник уже был готов сломать хрупкую шею, рука вдруг не подчинилась. Тысячи противоречий взметнулись в душе, причиняя нестерпимую боль, но вместо того чтобы закричать, Данте сделал шаг назад.