Брент Уикс - На краю тени

Те немногие Брэнты Агоны, что еще попадались, не трахали ее девочек по двум причинам: они были счастливы в семье и пропускали дам вперед. Мамочка К. не сомневалась, что Агона за это высмеивали. Над мужчинами, которые редко посещают дома наслаждений, всегда издеваются те, кто там частый гость.

Брэнт был целостной натурой — честный, убежденный. Он напоминал ей Дарзо.

Мысль копьем пронзила сердце. Дарзо нет в живых уже три месяца. Как же она по нему тосковала! В любви к нему она была совсем беспомощна. Дарзо был единственным, кто ее понимал. Мамочка К слишком этого боялась, чтобы позволить любви окрепнуть. Она оказалась трусихой: лишала их дружбу искренности. И дружба, как растение в пустом горшке, зачахла. Дарзо стал отцом ее ребенка и узнал об этом лишь за несколько дней до смерти.

Теперь Мамочке К. пятьдесят, почти пятьдесят один. Годы ее щадили. Обычно она выглядела моложе лет на пятнадцать. Ну, на десять — уж точно. Захотела бы совратить Брэнта, все еще при ней — так ей казалось.

«Став однажды шлюхой, остаешься ею навсегда. Верно, Гвин?»

Обычно Мамочка К. презирала старых женщин, цепляющихся за потерянную молодость лакированными ногтями. Теперь она сама такая же. Отчасти ей хотелось совратить Брэнта, лишь бы только доказать себе, что еще способна на это. Ведь прошли годы с тех пор, как она принимала в своей постели мужчину. Тысячи раз это была работа, но лишь изредка ей нравился сиюминутный любовник. Потом — Дарзо. В ту ночь, когда они зачали Ули, он так перестарался с грибами, что на любовника почти не тянул. И все же мысль о том, что в постели рядом с ней любимый мужчина, переполнила ее чувствами. Любовь и печаль так пронзили душу, что во время физической близости она плакала. Даже под кайфом Дарзо прервался и спросил, не делает ли ей больно. После чего Мамочке К. пришлось включить все мастерство, чтобы заставить его продолжить. Дарзо был нежным и заботливым любовником.

Теперь их ребенок воспитывался Кайларом и Эленой. Единственный обман, о котором Мамочка К. не сожалела. С этими двумя Ули будет хорошо.

И все же она устала обманывать. Устала брать и никогда не отдавать. Нет, Брэнта совращать не хочется. Мамочка К. знала, что он ее желает, да и жена его, скорей всего, мертва. Как долго такой мужчина, как Брэнт Агон, будет ждать любимую женщину?

«Вечно. Он такой».

…Тридцать с чем-то лет назад они встретились на вечеринке, первой для нее в доме знатного вельможи. Тот влюбился с первого взгляда. Мамочка К. позволила за собой поухаживать, ни словом не обмолвившись, чем занималась, кем была. Мужчина оказался галантным, уверенным в себе. Явно настроенным оставить след в этом мире. Он был так трогательно осторожен в ухаживании, что целый месяц не просил о поцелуе.

Мамочка К. дала волю фантазии. Вельможа женится на ней, оградит от всех ужасов, которые она так отчаянно хотела оставить позади.

В ночь первого поцелуя знатный дворянин отнесся к ней словно к самой любимой проститутке, которую когда-либо снимал.

Брэнт прослышал, вызвал его на дуэль и убил. Гвинвера бежала. На следующий день Брэнт узнал всю правду. Он добровольцем ушел на войну и попытался с честью погибнуть, сражаясь на кьюрской границе.

Однако Брэнт Агон оказался слишком живуч. Несмотря на презрение Агона к политиканству и лизоблюдству, за боевые заслуги его неоднократно повышали в звании. Он женился на простой девушке из семьи торговца. По общему мнению, их брак был счастливым.

— Сколько времени займет подготовка? — спросила она.

Мамочка К. надеялась, что безрассудная страсть Брэнта умерла. Она поможет ему слукавить. В конце концов, в этом ей нет равных.

— Гвин.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. Маска на месте, взгляд холодный.

— Да?

Он выдохнул полной грудью.

— Я любил тебя годами, Гвин, даже после…

— Моего предательства?

— Твоего опрометчивого шага. Сколько тебе тогда было? Шестнадцать, семнадцать? Ты прежде всего обманула себя и, думаю, страдала больше моего.

Она фыркнула.

— Несмотря на это, — продолжал Агон, — зла я на тебя не держу. Ты прекрасная женщина, Гвин. Даже прекраснее моей Лизы. Так восхитительна, что я чувствую: когда бежишь трусцой, мне надо лететь что есть духу, чтобы не отставать. С Лизой совсем по-другому. Ты мне… глубоко небезразлична.

— Тем не менее.

— Да. Тем не менее, — сказал он, — я люблю Лизу, и она меня — тоже, через тысячи испытаний. Она заслужила все, что я могу дать. Есть у тебя нежные чувства ко мне или нет, я сохраню надежду, что моя Лиза жива, буду просить — нет, умолять! — чтобы ты помогла мне остаться ей верным.

— Ты выбрал нелегкий путь, — заметила она.

— Не путь, а сражение. Жизнь иногда — поле боя. Мы должны делать то, что знаем, а не то, что хотим.

Гвинвера вздохнула, но на душе стало легче. Попытка избежать внимания Брэнта свободно могла превратиться в стремление избежать самого Брэнта, а ведь сейчас им надо работать бок о бок. Неужели оставаться честной так легко? Могла ли она сказать просто: «Дарзо, я люблю тебя, но боюсь, что погубишь»? Брэнт только что показал, в чем его уязвимость, признался, что неравнодушен к ней, однако выглядел при этом не слабее, а сильнее. Как такое может быть? Неужели в правде столько силы?

И тогда она поклялась сердцем, что не будет искушать этого человека ради своего тщеславия. Ни голосом, ни случайными прикосновениями, ни платьем. Пора сложить все оружие в арсенал. От такой решимости Мамочка К. почувствовала себя странно-хорошо.

— Спасибо, — сказала она и приветливо улыбнулась. — Когда они будут готовы?

— Через три дня, — ответил Брэнт.

— Тогда заставим ночь побагроветь!

Солон бросил на землю два кожаных мешка, каждый весом по пятьсот монет, и подхватил ясновидящего, когда тот пошатнулся. Вначале он даже не понял, что сказал Дориан.

— О чем ты толкуешь?

Дориан отпихнул руку Солона. Накинул плащ, пристегнул пояс для меча и взял две пары наручников.

— Сюда, — сказал он, выхватывая у Солона один из мешков и направляясь к открытой дороге, ведущей от стены.

За стеной простиралась голая каменистая земля. Ярдов на полтораста ее расчистили от деревьев. Дорога, широкая даже для шеренги в двадцать человек, тем не менее была изрыта ямами и разбита множеством ног и фургонов. Грязь вперемешку с твердыми камнями.

— Хали идет, — сказал Дориан прежде, чем Солон вновь спросил, что случилось. — Я отказался от дара пророчества на случай, если она возьмет меня в плен.

Солон онемел.

Дориан остановился под черным дубом, который рос на скалистом выступе, нависавшем над дорогой.

— Она здесь. До нее не более полулиги. — Дориан, не отрываясь, смотрел на дерево. — Должно хватить. Только убедись, что ступаешь по камням. Если заметят следы, меня найдут.