Марина Дяченко - Шрам

Канцелярист, выглянув из совсем уже другой двери, поманил Эгерта согнутым пальцем:

— Идёмте-ка, Солль…

И тогда покорный, как приютский мальчик, Эгерт последовал навстречу своей судьбе; в тёмном коридоре ему пришлось разминуться с плащеносцами. На Солля дохнуло знакомым терпким запахом, показавшимся теперь отвратительным до рвоты; никто из воинов Лаш не поднял капюшона, но Эгерт ощутил четыре холодных внимательных взгляда.

Лицо судьи нависало набрякшими складками, и в складках этих тонули маленькие, пронзительные глаза. Эгерт взглянул в них один раз — и сразу потупился, разглядывая гладкий, с мраморными прожилками пол, на который стекала вода с его собственных вымокших башмаков. Судья изучал его — не поднимая головы, Эгерт чувствовал тяжёлый, въедающийся под кожу взгляд.

— Мы ожидали увидеть вас раньше, Солль, — сорванный голос судьи был едва слышен, казалось, каждое слово стоит ему усилия. — Мы ожидали… Ведь арестованная дочь декана Луаяна — ваша жена?

Эгерт вздрогнул. Судье пришлось довольно долго ожидать его ответа:

— Но… мы только должны пожениться… Собирались…

Прошептав эту жалкую фразу, Эгерт проникся отвращением к самому себе, будто, сообщив судье эту сущую правду, он каким-то образом предал Торию.

— Это одно и то же, — прошелестел судья. — Правосудие надеется на вас… На суде вы выступите главным свидетелем.

Эгерт поднял голову:

— Свидетелем… Чего?

За дверью послышались отрывистые голоса и грохот сапог, из-за портьеры вынырнул канцелярист и что-то быстро зашептал судье на ухо.

— Скажите им, что приказ отменяется… — голос судьи шуршал, как змеиная кожа по сухому камню. — Он уже здесь…

Обострившееся чутьё Солля безошибочно определило, что речь идёт о нём. Он вспомнил стражников, направлявшихся к университету, и облизнул запёкшиеся, потерявшие чувствительность губы.

— Вам нечего бояться, Солль, — усмехнулся наблюдавший за ним судья. — Вы всего лишь свидетель… Ценный свидетель, поскольку были близки к семье старого колдуна… Ведь так?

Эгерт почувствовал, как его бледные щёки становятся горячими и красными. Назвать господина Луаяна старым колдуном означало преступить все границы бессовестности — однако страх поглотил порыв Соллевого возмущения, как болото поглощает брошенный в трясину камень.

Судья проронил безучастно:

— От свидетеля требуется одна лишь доблесть — говорить правду… Вы знаете, как тяжело обошёлся городу Мор. Вы знаете, что он явился не сам собой…

Эгерт напрягся.

— Мор явился не сам собой, — чуть слышно продолжал судья. — Старый колдун и дочь его применили свою магию, чтобы вызвать его из-под земли, где только и место порождениям мрака… Священное привидение Лаш предупредило об Окончании Времён, а служители его неустанными молениями и обрядами сумели остановить напасть и погубить колдуна… Город спасён, но сколько жертв, Солль, сколько жертв… Согласитесь, что соучастница преступления должна ответить перед законом, этого требуют родственники погибших, этого требует сама справедливость…

Сорванный голос судьи казался Соллю оглушительным, как рёв стада, ведомого не убой.

— Это неправда, — прошептал он, потому что даже страх на какое-то мгновение обомлел в его душе. — Это неправда… Служители Лаш раскопали логово Мора, это они призвали его, а декан остановил ценой своей жизни… Я видел, я…

В эту секунду страх опомнился от шока и завопил, заметался, зажимая Эгерту рот, источая потоки липкого пота, бросая в немилосердную лихорадочную дрожь.

— Словесное преступление против Лаш, — заметил судья, — совершенное однократно и в первый раз, влечёт за собой публичную порку плетьми…

Стало тихо, и несколько долгих минут воспалённое воображение Эгерта являло ему картину и плетей, и толпы, и палача с подручными; на мокрой спине его сами собой загорелись жгучие полосы.

Судья вздохнул — в горле его что-то клекотало и рвалось, будто лопались пузыри:

— Однако я понимаю ваше состояние, вы не вполне владеете собой и не отвечаете за свои слова, следовательно, я сделаю вид, что не слышал их… Вероятно, процесс состоится на днях, когда будут закончены допросы подсудимой… Что до вас, Солль… У меня нет оснований задерживать вас, однако обвинитель, возможно, захочет задать вам несколько вопросов…

Судья потянулся рукой к колокольчику на столе. Не дожидаясь звонка, откуда-то из-за невидимой прежде портьеры явился приземистый стражник; едва переставляя негнущиеся ноги, Солль шагнул за откинутую перед ним потайную портьеру.

По сырым стенам бегали мокрицы. В свете укреплённых по стенам факелов тень Соллевого сопровождающего металась, как исполинская ночная бабочка; слушая звук своих шагов, Эгерт мучился, думая о Тории.

Они допрашивают её и будут допрашивать ещё. О чём? Что она может сказать им? Она… Небо, неужели они осмелятся пытать женщину?!

И тогда в гулкой тишине коридора ему померещились отдалённые, приглушённые камнем крики. Он не выдержал и застонал — сопровождавший его стражник удивлённо оглянулся.

Лязгнул ключ в потайной дверце, стражник пропустил Эгерта вперёд, чуть подтолкнув в спину; узкая тёмная комнатка походила скорее на камеру, и Эгерт уверился было, что доставлен прямиком в тюрьму — когда внесённый факел осветил высокое кресло в углу и сидящего в кресле человека. Не удивляясь и даже не пугаясь более, Эгерт узнал Фагирру.

Оставив факел в кольце, стражник низко поклонился и вышел. Стук его сапог долго отдалялся по коридору.

Фагирра не шевелился, капюшон лежал у него на спине, и Эгерту показалось, что со времени их последней встречи прошли десятилетия — так много страшного случилось с тех пор и так внезапно постарел, изменился его моложавый прежде знакомец. Эгерт поразился — истинный возраст Фагирры открылся ему только сейчас.

Прошло несколько минут, прежде чем плащеносец шумно вздохнул и поднялся, уступая Эгерту кресло, единственное в комнате:

— Присядьте-ка, Солль… Вам, я вижу, непросто держаться на ногах.

— Я устою, — отозвался Эгерт глухо. Фагирра серьёзно покачал головой:

— Нет, Эгерт, вы не устоите. Вы сами понимаете это… Ваша гордость и ваша трусость рвут вас пополам — но что-то подсказывает мне, что трусость окажется сильнее… Можно, конечно, без конца горевать по этому поводу, мучить себя и казнить — а можно просто присесть и послушать, что вам скажет симпатизирующий вам человек… Потому что вы симпатичны мне, Эгерт. С самого начала.

— Вы — обвинитель, — сказал Эгерт в тёмный угол, сказал, не спрашивая, а просто высказывая уверенность. — Обвинитель по делу Тории… Можно было ожидать.

— Да, — печально подтвердил Фагирра. — Я — обвинитель, а вы будете свидетельствовать.