Наталья Игнатова - Врагов выбирай сам

– Здравствуй, Артур, – подбирая юбки, девушка вошла в денник, – как съездил?

– Как всегда – Рыцарь застегнул на Серко мягкий ошейник с цепью.

– Ты погостишь, или домой ночевать поедешь?

– Я, вроде, домой приехал.

– Ну конечно, – она улыбнулась, – ты только не подумай, что я... Я просто... я имела в виду, твоя комната в гостинице...

Артур положил на перегородку денника седло, бросил сверху войлочный потник.

– Распорядись-ка, чтобы в гостиную вина принесли. И воды.

– В какую гостиную?

– В круглую. – Артур взглянул на Альберта. – Вы с ней закончили?

– Ага, – гордо кивнул тот, – мы с нее начали

– Может, ты хоть пообедаешь сначала? – заботливо спросила Ветка.

– Не сегодня.

– Как знаешь, – сказал она уже значительно суше. Развернулась и ушла.

– Понятненько, – уныло подытожил Альберт. И уставился в пол.

– Что тебе понятно?

– Не уживетесь вы.

– Братик, – Артур перестал чистить Серко, развернулся к младшему, – так всегда бывает, или почти всегда. Ревность – паскудная штука. Но ревность, моя или Ветки, еще не означает, что ты должен выбирать. Ясно тебе?

– Нет.

– Врешь.

– Ясно, – вздохнул Альберт, – только неправильно как-то получается.

– Я тебя люблю, – улыбнулся Артур, – и она любит. Что ж тут неправильного? Я через пару дней уеду в Сегед...

– Опять?

– Дела. – Артур виновато пожал плечами. – Здесь мне нужно Старого встретить. Он приедет на днях вассальную клятву герцогу давать.

– Старый – это тот, что у оборотней главный? Крестить их будете?

– Еще не знаю, мы или епископская церковь. Я хотел тебя с собой позвать.

– В Сегед?

– В штабе делать нечего, – хмыкнул Артур, – у меня опять эти... особые поручения.

– Опять по всему герцогству из конца в конец? А на окраинах сейчас чудищ полно.

– Не хочешь, не езди.

– Как это не хочу? – взвился Альберт. – Конечно хочу! Когда?

– Как только торжества закончатся Все. Договорились. Теперь бери вон щетку и помоги мне этого скота вычистить.

– А он не укусит?

– Он маленьких не трогает.

Ветке нравился новый исповедник, священник ордена Пастырей. Он был молодой, с такими красивыми, внимательными глазами, и очень добрый. Нет, он без всякого снисхождения накладывал епитимью, если Ветка действительно была грешна, но исповедь всегда выслушивал с глубоким сочувствием. И Ветка не раз ловила себя на том, что прежде чем сделать что-нибудь не очень хорошее, задумывается: а что сказал бы об этом отец Константин? Зачастую одна только мысль о том, что он расстроится едва ли не сильнее самой грешницы, останавливала от проступка.

Разве это не прекрасно? Чем грешить и каяться, не лучше ли не грешить?

Однако сегодня Ветку угнетали не мысли о ее маленьких прегрешениях. Она прослушала повечерие, хотела поставить свечку иконе Божьей Матери, но показалось: огромные глаза Богородицы сияют той же холодной синевой, что у Артура. Ветка зажгла свечу перед Спасом и сжала в кулачках концы завязанного под подбородком платка.

– Что же мне делать, Господи?

– Ты сегодня припозднилась, дочь моя. – Отец Константин подошел совсем неслышно. – Как же твой жених отпустил тебя через весь город? Скоро стемнеет, а в нашем квартале небезопасно.

– Я пришла исповедаться, отче.

– Право же, Ветка, – он ласково улыбнулся, – от твоего дома куда ближе до церкви святого Михаила, чем до нашего скромного прихода. Впрочем, мы, разумеется, только рады тому, что ты не забываешь свой старый храм.

– От моего дома... – Ветка сильнее сжала уголки платка и неожиданно всхлипнула: – Это не мой дом, отче. Он вернулся, он меня ненавидит, и если... если он скажет, Альберт просто выгонит меня-а... – Она разрыдалась так сразу и взахлеб, как будто вся тревога, весь страх, что копились в душе целый месяц, решили прямо сейчас выплеснуться слезами.

Отец Константин не растерялся и, кажется, не удивился. Взял Ветку под руку и повлек в маленькую комнатушку над молельным залом. Там усадил на стул, протянул кружку с легким вином:

– Выпей, дитя мое. И если хочешь плакать – плачь, слезы облегчают боль.

Потом она рассказала ему все. О страшном рыцаре с глазами, каких у людей быть не должно. О его голосе, от которого становилось страшно и Ветка сама себе казалась замарашкой, случайно оказавшейся на балу Его Высочества, нелепой, выставленной на посмешище, и все смотрят, а дамы брезгливо прикрываются веерами. О том, что его называют Миротворцем, да-да, она знает точно, его называют так, а ведь Миротворец умер сто лет назад. Умер! Даже о его топоре Ветка вспомнила, пока маленькими глотками пила вино из большой кружки. Об огромном, ужасном, сверкающем топоре. И об Альберте, попавшем под власть этого чудовища, нет, не топора... Альберт такой хороший, но он как слепой...

– Я понимаю тебя, Ветка, – кивнул отец Константин, выслушав ее сбивчивый и очень страстный рассказ, – ты чувствуешь, что этот человек толкает тебя к преступлению. Ты хочешь спасти своего жениха и ради этого готова на все, даже, может быть...

– На все! – подтвердила Ветка. – И я боюсь.

– Напрасно. – Священник отечески погладил ее по голове. – Нет такого греха, который не был бы прощен, если он совершается во имя спасения ближнего.

Круглая гостиная была их любимым местом в доме еще тогда, сто лет назад. Может быть, на сложном языке архитекторов эта комната с эркером, далеко выступающим над крыльцом, называлась как-то иначе. Но кого интересуют архитекторы? Для Альберта с Артуром гостиная сразу стала круглой. И точка.

– Все как тогда! – Альберт с довольным видом отвернулся от окна, наблюдая за реакцией старшего.

– Ну да. – Артур огляделся, мягко ступая, прошелся по комнате, пальцами касаясь мебели, стен. – Почти.

– Да ладно! В точности все сделали.

– Ну как скажешь, – покладисто кивнул старший, осмотрел выставленные на каменном столике бутылки. – Хм, – приподнял брови, – погреб сам собирал?

– Нет. Пошел в «Алмаз», как ты и советовал, сказал, что есть много денег, надо хорошие вина. Предупредил, конечно, что на нужды ордена Храма, а то подсунули бы...

– В «Алмазе» люди честные – Артур налил себе вина, упал в кресло и вздохнул: – Хорошо-то как, а!

– Вот. А кто-то в «Звездне» сидел. Нет чтобы сразу домой.

– Дела у меня там были.

– Знаю я твои дела. Ирмой их звать.

– Не только. – Артур нахмурился. – Что же до Ирмы... – Он помолчал. – Ладно, другое важно. Профессор твой не врал – в Долине и вправду непонятное что-то делается.

– Тоже мне новость! – пренебрежительно выдал Альберт. – Здесь все время что-нибудь делается. – Он угнездился на подоконнике, сдвинув штору, и в комнату тут же сунул широкую лапу солнечный луч. – Ну, рассказывай! Ты с Флейтистом разговаривал или сам что-то видел?