Ната Чернышева - Тропою снов

Я не выдержала. Выбралась из постели, оделась. Прошла в прихожую, дернула с крючка свой плащ…

Ночной город был великолепен. Стены домов, сложенные из белого камня, сияли, давая мягкий ровный свет, достаточный для того, чтобы отпала нужда в ночных фонарях. Прохожих не было: погода и поздний час разогнали всех по домам.

На пляже не было никого. Хотя дождь и утих, но начал подниматься ветер. Было холодно, неуютно и, чего там, страшновато. Не люблю темноту. Ох, как не хотелось мне спускаться к озеру! При дневном свете озеро восхищало своим великолепием, но сейчас, в ночи, оно казалось живым, проснувшимся от многовековой спячки исполином, чей покой тревожить по пустякам не стоило. Вода, казалось, светилась собственным неярким светом, и, хотя в ней исправно отражался город, сады, низкое небо, сияющий силуэт Храма, что-то подсказывало — отражение только иллюзия. Озеро только притворяется озером, а на самом деле это вовсе и не озеро даже!

Глупое, детское ощущение, и умом я понимала, что боюсь напрасно. Но поди прикажи своему страху убраться, если нет уверенности в собственных силах. Недалеко отойдет, а потом с новой силой вернется. А еще… а еще восторженно-сладко было испытывать настоящее чувство, ведь такие чувства очень редко посещали меня!

А потом я увидела Верховного аль-нданна. Он и впрямь шел вдоль озера, невозмутимый, как обычно. Как я раньше-то его не углядела, эту ауру, полную сверкающей Силы, не заметить мог разве только младенец. А впрочем, Верховный умел при желании оставаться незаметным.

Хоть птичек иллюзорных при нем уже не было!

Я подошла, прятаться смысла не было. Он посмотрел на меня, усмехнулся. Ничего не сказал, как всегда. Повел рукой и из рукава вырвался вдруг сгусток слепящего Света. Мгновение — и он обернулся яркой, немыслимо красивой птицей, с широкими радужными крыльями, с длинным пестрым хвостом, с пылающим хохолком на голове. Птица взмахнула полупрозрачными крыльями и отправилась в изящный полет над озером. Но я за ней почти не следила. Я смотрела в лицо своему учителю и за маской привычной невозмутимости видела боль.

Никакой это не старческий маразм! Это — боль. Боль, выдержать которую невозможно. Даже ему. Отсюда и птички эти, кораблики, ночные прогулки у озера и прочие странности. Хотя бы так отвлечься, чтобы окончательно не рехнуться от боли…

Я вдруг поняла, что мешаю ему. Как Юлеська мне утром мешал, отвлекал своим присутствием, так и я мешаю Верховному аль-нданну размышлять. Что он там задумал, и почему это вызывало у него такую хандру — не мое, в общем-то, дело. Мне не хотелось быть докучливой обузой. Но и уйти — вот так просто, развернуться и уйти, я не могла тоже. Как-то нехорошо получится.

Не по-человечески.

Птица все летела над озером, уменьшаясь в размерах. Где-то там, за доступным зрению пределом, она исчезнет, вернув миру Силу, затраченную на ее создание. Ну а пока она летела, красиво изгибая свое прозрачное тельце…

Летела прямо к Храму.

Храм отражался в глади озера как в зеркале. Отражение ничем не уступало оригиналу: казалось, я вижу перед собой два настоящих Храма… вот только Вершина у каждой изначальной силы может быть лишь одна.

Странное чувство охватило меня. Будто весь мир застыл, остекленел неподвижной картиной. Будто озеро и Храм, и сады на том берегу осталось за прочной стеклянной стеной. По ту ее сторону. А я осталась здесь, одна. Странное страшное чувство. Будто бьюсь в эту стену и никак ее разбить не могу. Не приведи Свет еще раз испытать подобное!

Но мир вдруг ожил, обретая объем и звуки. Стена исчезла. А может, и не было ее никогда, может, она мне лишь примерещилась. Я уже не была ни в чем уверена. Чувство отчаянного бессилия исчезло, растворилось в привычной пустоте. Я обернулась и увидела, что аль-нданн Баирну исчез. Исчез незаметно и без лишнего шума, это он умел. Только что стоял рядом и — раз, нету его. А след, присутствие, еще долго остается на месте, такое явное, будто он сам все еще рядом. Солнце ведь тоже может спрятаться за тучи, но прогретый его лучами воздух еще долго продолжает отдавать тепло…

Я постояла еще немного. Может, учитель передумает и вернется? Но он исчез, и возвращаться не собирался.

Тогда я тоже побрела домой.

Снился мне сон. Большая полноводная река, закованная в лед. Берега устланы пушистым белым снегом. Солнце светит сквозь легкие облака, и падают, кружатся в воздухе мелкие искристые колючки-снежинки. В солнечных лучах они сверкают всеми цветами радуги. Это красиво, это так невыразимо красиво, что хочется замереть и смотреть, смотреть на снежный танец бесконечно. Но смотреть мне некогда. Я с подругой — с Сешмой, что ли? — лечу по крутому склону прямо на реку. На ногах у меня — странные длинные палки, в руках тоже какие-то штыри. Мы заливисто смеемся, нам весело, быстрый стремительный спуск причиняет нам сладкую жуть, ради которой мы, собственно, и полезли на крутой склон.

Подруга запинается, падает. И дальше катится бесформенным комом, ее заносит и с размаху прикладывает о ствол дерева.

Счастье мгновенно заканчивается. Теперь нам обеим страшно, а ей — вдобавок очень больно, она кричит не своим голосом, а я… я…

У Сешмы сломан позвоночник. И я знаю откуда-то, что никто ее не исцелит… только я… а у меня нет ралинза.

— Нельзя без ралинза, — говорю в отчаянии. — Нельзя, не могу я, пойми!

Ралинз — это артефакт высшего магического порядка, его обязаны носить все, прошедшие Посвящение. Любое магическое воздействие негативно влияет на Грань мира. Грань теряет устойчивость, и сквозь нее в мир начинает сочиться хаос Междумирья. Ралинз позволяет затянуть повреждения — за твой собственный счет, разумеется, а Силы ему требуется немерено. Сама, без ралинза, я не сумею устранить последствия! Я не смогу закрыть Грань! И причиню тем самым страшный вред странному этому миру, в котором течет невиданная ледяная река.

Но тогда Сешма умрет на моих руках…

И я решаюсь.

Пусть патруль оторвет мне голову, зато подруга останется в живых. Пусть сам Верховный аль-нданн накажет меня, как ему вздумается, зато Сешма будет жить!

Меня никто не учил азам целительства, но я знаю откуда-то, что и как нужно делать, и получается у меня на удивление хорошо.

Я никогда не видела, как выглядит Грань, хранящая миры от хаоса Междумирья. И сейчас я не видела ее тоже, лишь чувствовала беду, встающую за плечом.

Но мне не было дела.

— Все. Я сделала, я сумела! С тобой все в порядке, Сешма! Вставай! Сешма! Эй!

Тормошу подругу за плечо. Ну, что это она, зачем притворяется? Ведь все уже позади.

— Вставай, слышишь? Вставай!

Она поднимает голову.

И меня бьет наотмашь ледяным ужасом. Передо мной вовсе не Сешма.