Стивен Эриксон - Полуночный Прилив

— Погляди на землю вокруг, Пернатая Ведьма. Она их зарубила.

— Они уже давно мертвы.

— Но они двигались. Видишь эту борозду — один из них тащил меня. Это след моего тела. Вон следы от копыт ее коня.

Но она не смотрела. Ее взор был сфокусирован на Удинаасе. — Это мир твоего собственного воображения. Ум осажден ложными видениями.

— Брось плитки.

— Нет. Это мертвое место.

— Кровь вайвела жива, Пернатая Ведьма. Кровь вайвела — вот что связывает нас с Тисте Эдур.

— Невозможно. Вайвелы — отродье Элайнтов. Они драконья помесь, и даже сами драконы их не контролируют. Они из Оплота, но они дики.

— Я видел белого ворона. На берегу. Вот почему я поспешил к тебе, надеялся предупредить, прежде чем ты бросишь плитки. Я хотел прогнать его, но в ответ услышал смех. Когда на тебя напали — я думал, это Белый Ворон. Но разве не видишь? Белое, лик Менандоры, лик зари. Именно это и показал Фулькр.

— Твое безумие не коснется меня, Должник.

— Ты просила солгать Уруфи и другим Эдур. Я сделал, как ты сказала, Пернатая Ведьма.

— Но теперь тебя забрал вайвел. Скоро ты умрешь, и даже Эдур бессильны помочь. Едва они поймут, что ты заражен, они вырежут сердце из твоей груди.

— Ты страшишься, что я становлюсь вайвелом? Такова моя участь?

Она качала головой. — Это же не поцелуй Солтейкена. Это болезнь, атакующая твой мозг. Яд, замутняющий твои мысли.

— Ты действительно здесь? В моем сне?

После этого вопроса ее силуэт стал прозрачным, заколебался и рассеялся, словно унесенный ветром песок. Он снова был один.

«Я никогда не проснусь?»

Движение в небе заставило его повернуться.

Драконы. Два десятка тварей, несущихся прямо над зыбким горизонтом. Вокруг них скопище вайвелов — словно мушки.

Внезапно Удинаас понял кое-что.

«Они идут на войну».

Труп умершего покрыли листьями морока. В следующие несколько дней листья начнут гнить, пятная янтарный воск синеватыми прожилками, пока усеянное монетами тело не станет смутной формой, словно в ледяной глыбе.

Тени в воске, навсегда обернувшие павшего из племени Бенеда. Гавань для блуждающих духов в выдолбленном стволе.

Тралл стоял подле тела. Ствол Черного дерева все еще выдалбливали в неосвещенном помещении около цитадели. Живое древо сопротивляется попыткам придать ему иную форму; но оно любит смерть, и потому его можно «уговорить».

Далекие крики в деревне — голоса, поднявшиеся в последней молитве к Дочери Сумрака. Несколько мгновений до прихода ночи. Пустые часы, когда даже самая вера должна застыть, просто сохраниться. Ночь принадлежит Предателю. Тому, кто желал убить Отца Тень в момент наивысшего триумфа и почти преуспел.

Серьезные разговоры в это время суток запрещены. Темнотой правит обман, незримое дыхание, которое каждый может втянуть в себя и заразиться. Сейчас не куют мечей, не входят в дом, где живут девушки. Заключить в такой час брак — значит накликать злую судьбу. Рожденный в этот час ребенок подлежит смерти. Любящие не касаются друг друга. День умер.

Вскоре взойдет луна, и тени снова вернутся. Как Скабандари Кровавый Глаз явился из тьмы, так явится и мир. «Предателя ждет провал». Иначе не может быть, или миры падут в хаос.

Он глядел на кучу листьев, среди которых скрылось тело воина. Он сам вызвался стоять на страже первую ночь. Нельзя оставлять тело Эдур в час, когда подкрадывается темнота, ибо ей все равно, просочиться в дыхание горячее или холодное. Труп может вызвать жестокие ссоры так же легко, как любой живой. Ему нет нужды самому говорить или делать оскорбительные жесты. Другие охотно сделают это за него, вытащат мечи или ножи.

Ханнан Мосаг объявил это гнуснейшим пороком Эдур. Старики и мертвецы первыми шепчут слово «месть». Старики и мертвецы — у одной стены, и если мертвецы стоят к ней лицом, старики стоят спинами. За той стеной забвение. Они говорят о прошлом и чувствуют потребность вести юнцов старыми путями, только чтобы придать значение всему, что они узнали и совершили.

Отныне кровная месть запрещена. Месть — преступление, ведущее всю кровную линию к безжалостной казни.

Тралл Сенгар стоял над трупом в тени дерева и видел, как его брат Рулад идет в лес. Незаметно крался он от окраины села в этот темный час, скользя словно призрак.

В лес, на северную дорогу. Ту, что ведет на кладбище, избранное для погребения воина племени Бенеда.

Туда, где стоит в ночном бдении одинокая девушка.

«Это может быть попыткой… обреченной на провал. Или очередной встречей из многих. Ее не предсказать. Все женщины непредсказуемы. Но не он. Он опоздал на войну, потому его пояс пуст. Видно, решил омыться кровью иным путем.

Потому что Рулад должен выигрывать. Во всем. Это вершина его жизни, узкий путь, который он сам себе проложил. Каждый косой взгляд — не важно, настоящий или вымышленный — рождает в нем дикий крик о собственной второсортности.

Рулад. Все, достойное борьбы, достигнуто без борьбы. Всякая борьба — это сражение с собственной мнительностью. Честь не нужно преследовать, как все другие блага жизни; она сама ищет встречи. Миг столкновения — вот миг познания истинного себя».

Попытка. Которую она отвергнет с гневным блеском в очах.

Или… сплетение рук, горячий пот в темноте. Измена.

А он не смеет пошевелиться, не может оставить свой пост над безымянным воином из Бенеды.

По обычаю брат Фир сковал меч. Он встал перед Майен, положив клинок на тыл предплечий. И она на глазах у всех ступила вперед, чтобы принять оружие. Унесла в свой дом.

Обручение.

Через год после этого дня — осталось пять недель — она должна выйти из дома с этим мечом. Затем выкопает клинком канавку у порога, закопает меч в землю. Железо и почва, оружие и дом. Мужчина и женщина.

Брак.

До того дня, как Фир предложил меч Майен, Рулад даже не глядел на нее. Был слишком молод? Нет, ведь Эдур отличаются от летерийцев. Год для Эдур — что день для летерийца. Среди дочерей высокородных семейств было немало красавиц. Однако он положил глаз на нее — только после того, как это сделал старший брат.

И все пошло не так.

Он мог оставить пост. Воин Бенеды — не то, что воин Хирота. Пережеванный морем труп, покрытый медью, не золотом. Он мог бы встать на след, прокрасться под покровом ночи.

Чтобы обнаружить что? Именно этот вопрос вгрызался в его разум, словно острый зуб.

«Стоит ли? В такой темный час…»

Глаза Тралла медленно расширялись. Из леса показалась фигура. Он уставился на нее. Тяжело застучало сердце.

Существо приближалось. На губах его черная кровь. Кожа бледна и слабо отражает лунный свет, испачкана грязью, покрыта какой-то плесенью. У каждого бедра пустые ножны из полированного дерева. На груди обрывки доспехов. Оно было высоким, но сутулым, словно рост стал для него наказанием.