Кайрин Дэлки - Война самураев

Ключ к получению такой силы лежал в Канто, обширном краю из пяти земель, лежащих к северо-востоку от Хэйан-Кё. Именно там укрылись последние из Минамото наряду с семьями своих урожденных вассалов. Ёритомо знал: стоит ему подчинить себе и сплотить эти пять земель, и Тайра не устоят.

Однако то было впереди. А ныне должна была состояться их первая вылазка — взятие усадьбы правителя земли Идзу, Идзуми Хангана Канэтаки, родственного Тайра. Ёритомо самым тщательным образом подготовился к нападению, добыв карту усадьбы. Однако часть воинов не успела прибыть вовремя и налет пришлось отложить до сумерек. Своим доверенным бойцам Ёритомо велел поджечь особняк Канэтаки, чтобы дым от пожара возвестил исход битвы.

Часы текли, а дыма все не было. Ёритомо от беспокойства попросил слугу забраться на дерево.

— Видишь дым? — крикнул он.

— Простите, господин. Дыма нет.

Ёритомо мерил шагами веранду. Ночь сменилась зарей — восточный край неба посветлел, возвещая приход солнца.

«Следующий бой поведу сам, — дал зарок Ёритомо. — Избраннику Хатимана не след отсиживаться дома. Никаких отныне игр в полководца, посылающего других, пусть и верных помощников, исполнять волю. Место воеводы — с воинами». Пусть он, Ёритомо, с тринадцати лет не участвовал в битвах, самый его вид должен вдохновлять людей на победу. Вдобавок так ему будет ясен ход сражения.

— Господин, я вижу! Столб дыма — вон он!

Ёритомо пристально вгляделся в очертания темных еще холмов, за которыми лежала усадьба Ямаки. И тут он тоже заметил, как в свете луны показался дымок — сначала тонкой струйкой, чуть погодя толще и гуще. Вскоре Ёритомо стали почти мерещиться золотые всполохи пламени, гложущего наместничий дом.

Тут во двор прискакал конный гонец.

— Владыка, господа Ходзё и Морицуна возвращаются с головой Канэтаки. К рассвету они будут здесь.

Ёритомо вздохнул с облегчением:

— Превосходно. Наша первая победа. Сподоби нас Хатиман, не последняя.

Нии-но-Ама брела по каменистому берегу, пока неугомонный океанский ветер развевал и трепал ее серое одеяние. Во всем — в соленом привкусе воздуха, в реве прибоя, в шорохе песка — ощущала она отцовское присутствие. Барашки на пенных гребнях оборачивались для нее белыми драконьими головами, чего никто больше не видел. Они словно смеялись над ней и, смеясь, звали: «Токико, вернись! Вернись к нам!»

Однако время еще не пришло. Ей нужно было воспитать внука.

Два месяца, проведенных в Фукухаре, она наблюдала за тем, как знать Хэйан-Кё пытается обжиться на новом месте. Однако Царь-Дракон, видимо, прилагал все усилия, чтобы сделать город безлюдным. Никогда еще обитатели «Заоблачных высей» не знали такой горькой осени.

Весь двор поразила хандра и болезни. Каждый стих звучал тоской по родным местам. Рюдзин словно доказывал, что царедворцы, кем бы они себя ни считали и как высоко ни взбирались, не способны подняться за облака.

Каждый день Нии-но-Ама приходила на берег молить отца о снисхождении. Она знала: ее слышат. Как знала, что поблажки не будет. Как знала, чего он от нее ждет.

Ей и самой приходила мысль вернуть Кусанаги — теперь, у самого моря, это было бы несложно, — однако его местонахождение держали в секрете. Вдобавок, по слухам, Мунэмори велел крепко сторожить священные сокровища — с самого землетрясения. Однажды, после прибытия в Фукухару, Нии-но-Ама обмолвилась при нем о мече, после чего Мунэмори заволновался, сделался подозрителен и поспешил сменить тему.

Муж не желал появляться у нее с самого переезда, если того не требовали дела государства, что теперь случалось нечасто. По сути, Киёмори стал регентом, канцлером и государем в одном лице. Никто не смел ему перечить. Никто не смел его ослушаться. Лишь тэнгу окрестных холмов хохотали над ним по ночам.

Нии-но-Ама порой слышала, как они скачут в кронах сосен у временного дворца, дразня императорских лучников, посланных их истребить. Чего они добивались, было для нее тайной. Обыкновенно тэнгу не вмешивались в дела людей — подшучивали изредка над одинокими путниками да искушали послушников, и то, что они так осмелели, не предвещало добра.

Совсем рядом с Нии-но-Амой обрушился соленый вал. Холодная волна подбежала к ее ногам, забурлила вокруг сандалий и, ледяной хваткой вцепившись в щиколотки, потянула за собой в море. Нии-но-Ама, теряя равновесие, пробежала два шага за ней.

— Нет, отец, нет, — отмахнулась она почти со смехом. — Я еще не готова вернуться. Не сейчас, не сейчас. — На глазах у нее море вздыбило еще больший вал. Нии-но-Ама повернулась и бросилась прочь от берега. И хоть ноги ее были уже не те, что в юности, она успела обогнать волну — пена нахлынула на песок, едва лизнув подошвы ее сандалий.

Минамото Ёритомо уже сожалел о решении вести поход лично. Мелкий осенний дождик стучал по доспехам, вымачивая связующие их шнуры, отчего каждый панцирь делался вдвое тяжелее. Голова под шлемом невыносимо зудела. Перед боем он вплел в узел волос статуэтку Каннон Милосердной, но теперь начал сомневаться в дальновидности поступка. Судя по всему, Каннон решила приберечь милосердие на другой раз.

Сюда, на гору Исибасияма, Ёритомо привел три сотни своих конников, проведав о том, что здешний наместник-Тайра решил послать воинство на восток, в Идзу. Выступать пришлось ночью, чтобы застать неприятеля врасплох. Свое войско Ёритомо расположил к югу от великого тракта Токайдо, по которому должны были двигаться Тайра. Если его малая рать сможет сманить их с дороги, в буераки у гор Хаконэ, быть может, этот неожиданны! ход ослабит их мощь и принесет Минамото победу. Так размышлял Ёритомо. Однако и он кое-чего не предвидел: дождя. За тучами луна, чей свет должен был освещать им путь, совершенно исчезла из виду, а факелы то и дело гасли. Если же удавалось поддерживать в них огонь, пелена мелких капель — россыпь яхонтов в мерцающем свете пламени — заслоняла окрестные холмы. После схода с Токайдо отыскать путь в темноте оказалось весьма трудным делом, а определить направление слежки за Тайра — почти невозможным. Наконец, когда ближе к рассвету дождь перешел в мелкую морось, Ёритомо сумел выстроить войско вдоль хребта Исибасиямы, лицом к западу, и стал ждать неприятеля.

Вскоре, едва рассвело, вернулся один из разведчиков. Вид у него был бледный.

— Господин, они идут! — выкрикнул он, заставляя коня карабкаться на кручу, где расположились остальные.

— Сколько их? — спросил Ёритомо.

— Мне столько не сосчитать, господин. Должно быть, тысячи против наших нескольких сотен.

— А людей господина Миуры, нашего подкрепления, там не видно?

— Должно быть, еще не прибыли, повелитель.