Кайрин Дэлки - Война самураев

Токико была послана в смертный предел лишь советовать и учить, собственной магии у нее сохранилось немного. Как сможет она противостоять великому демону?

«Обсуждать это с Киёмори бессмысленно, — думала она. — Муж снова скажет, что она мутит воду, что не по-женски резка с ним. Он все больше времени проводит вдали от Рокухары — либо во дворце, либо в своей приморской усадьбе. В последние дни мы едва разговариваем». Токико поняла, что действовать придется самой.

Наконец она обратилась к ближайшей служанке:

— Скажи, у нас еще сохранились новогодние украшения? Особенно шары с листьями ириса?

— Можно поискать, хотя они будут не в лучшем виде. Скорее всего гости их… — Служанка замахала руками, показывая, что украшения были раздавлены подвыпившими гуляками.

— Это не важно.

— Они наверняка высохли и съежились, госпожа. Боюсь, вид получится неопрятный. Печальное зрелище для наших будущих посетителей.

— Я надеюсь в ближайшем времени обойтись без посетителей, — сказала Токико. — Кем бы они ни были. Развесьте шары в укромных местах, чтобы не привлекали внимания. Потом позовите двух монахов из Нинна-дзи — пусть проведут здесь обряд очищения. Тайно, разумеется. У повелителя Киёмори и так много забот, поэтому незачем его попусту отвлекать.

— Конечно, госпожа, — поклонилась служанка. — Как пожелаете.

Токико кивнула в ответ и поспешила наружу. Ей нужно было поговорить с черепахами в пруду и послать весть отцу, Царю-Дракону.

Отрекшийся государь Го-Сиракава решил до поры оставить свои страхи при себе. Как однажды сказал при нем мудрый Ёситомо Минамото, чтобы узнать коня, нужно дать ему волю. «Изучи его повадки, когда он ничем не сдержан, и тогда поймешь, каков он норовом».

Так было и с Нобуёри, чья дурная натура проявилась лишь после облечения большой властью. «Так, — подумал Го-Сиракава, — может быть и с Киёмори».

Поэтому Го-Сиракава выждал года три, мало-помалу создавая в Хэйан-Кё второе правительство из царедворцев, что предпочитали зрелого государя неразумному дитяти и регента Фудзивара. Невероятным терпением, подарками, взятками, обещаниями новых чинов Го-Сиракава добился того, чтобы ни одно решение Государственного совета не принималось без его согласия.

Наконец, когда срок приспел, в третий год эпохи Нинъан, Го-Сиракава и его тщательно отобранные советники сняли юного Рокудзё, к тому времени пяти лет, с трона. Говорили, что не было еще в истории случая, когда император принимал отречение прежде собственного совершеннолетия.

Вместо Рокудзё Го-Сиракава выдвинул своего сына, наследника Такакуру, семи лет от роду. Вознамерившись уберечь его от славы беспутного Нидзё, отрекшийся государь сместил назойливых Фудзивара с высоких постов и назначил регентом Тайра Токитаду. Потом, для полноты картины, он устроил помолвку императора Такакуры с пятнадцатилетней дочерью Киёмори.

Последней пощечиной Фудзивара стало с его стороны назначение канцлером самого Киёмори. Выше этого чина в Хэйан-Кё не существовало. Особа канцлера почиталась немногим менее императора и его родителя.

Все Тайра, конечно, ликовали, радуясь своему небывалому величию. Надувшись от гордости, разъезжали они по столице в новых черных одеяниях. Как стали говорить в Рокухаре, да и во всем Хэйан-Кё, «кто не Тайра — тот и не человек вовсе».

Устроив так, Го-Сиракава затворился у себя в То-Сандзё и стал ждать, что покажут события и время.

Канцлер Киёмори стоял на носу ладьи, бегущей по волнам Внутреннего моря Сэто. Водная рябь искрилась на солнце, ветер раздувал над головой большой квадратный парус. Давным-давно в этих местах, вспоминал Киёмори, он повстречал Бэндзайтэн и ее сестер. Сейчас кораблика не было, зато вдали виднелся берег зеленого острова Миядзима, а у самого его подножия, где склоны гор срываются в море, сияло красным и золотым святилище Ицукусимы, плод десяти лет труда и затрат Тайра, дожидаясь последнего осмотра.

Жаль только, сопровождение подобралось совсем не столь пышное, как рассчитывал Киёмори. Отрекшийся государь отказался пустить с ним сына, юного императора Такакуру. «Я не вынесу, если наш молодой властелин пропадет в море», — объяснил Го-Сиракава. Едва ли он кривил душой, но Киёмори понял, что ему по-прежнему не доверяют. Досадно было, что и говорить, поскольку император мог взять с собой Три священных сокровища, включая меч Кусанаги, а Киёмори мог выпасть случай угодить Царю-Дракону и покончить с тяжким обетом.

«Ничего, — утешал себя Киёмори. — Может, оно даже к лучшему. Ни одного обещания Рюдзин еще не сдержал».

Совсем его озадачила Токико, тоже отказавшись от поездки. Поначалу Киёмори решил, что она остается оплакивать среднего сына, Мотомори, почившего от долгой болезни полгода назад.

— Разве ты не хочешь помолиться за его душу? Не хочешь увидеть храм, что я выстроил твоей сестре?

— Я могу помолиться и здесь. — Токико пожала плечами. — К тому же о храме просила Бэндзайтэн, а не я. Да и поздно мне уже плавать по морю. Поезжай же и порадуйся своему новому святилищу.

Киёмори не стал спорить. «Быть может, жене и впрямь лучше остаться дома», — подумал он. Токико едва ли была бы приятной спутницей.

Старший сын Сигэмори также не поехал. Он напомнил отцу, что случилось во время их последнего богомолья.

— Я останусь — кто-то должен возглавить дружину, если потребуется.

С таким доводом Киёмори не мог не согласиться. Таким образом, он отправился на Миядзиму с Мунэмори и младшими сыновьями, а свитой ему стали царедворцы, желавшие снискать расположение могучих Тайра. Как бы то ни было, Киёмори летел по волнам к Миядзиме, преисполненный гордости и довольства, оттого что великий храм — видение, которое он десять лет воплощал, — стал наконец явью.

Когда ладья подошла к острову, на месте бывших крошечных мостков показался длинный мол, у которого с легкостью расположились все шесть кораблей. Киёмори и его сыновья ступили на сушу, где их звоном гонгов и гудением рожков встречала толпа служителей Бэндзайтэн, одетых в белые одеяния и черные шапочки. Отвесив Киёмори и его спутникам земной поклон, жрецы повели их осматривать постройки.

Словно исправляя разочарования последних дней, новое святилище Ицукусимы оказалось точно таким, каким Киёмори его представлял. Оно поражало красотой и роскошью. Главную молельню и сокровищницу венчали плавно изогнутые черепичные крыши. Многочисленные пролеты коридоров освещались чугунными лампами тончайшей работы. На холме неподалеку стояла высокая пагода, сиявшая алым лаком и позолотой. Настилы для исполнения обрядовых танцев и представлений выдавались в море, а за ними прямо из воды вздымались огромные тории, обрамляя сизые холмы области Аки по ту сторону Внутреннего моря.