Феликс Крес - Королева войны

Спокойный голос посланника и напоминание о все еще идущей войне подействовали на нее отрезвляюще. Кеса уже понимала, что ей говорит Готах.

— Моя жизнь? Ты же знаешь, — ответила она, крепко сжимая в руках бесценное письмо, о котором раньше даже не смела мечтать. — Но… о чем ты меня спрашиваешь? Я ничего не могу понять! — беспомощно призналась она.

Это и в самом деле было близко к истине. Перед ней стоял выдающийся и прекрасный мужчина, видевший в ней не невольницу, но человека. Он спрашивал, хочет ли она изменить свою жизнь, и готов был отказаться от всего, что до сих пор считал крайне важным и даже священным. Кеса боялась, что стала мишенью для самого мрачного и жестокого издевательства, какое только можно было для нее придумать. Она дрожала при одной мысли о том, что чары рассеются в то мгновение, когда она примет иллюзию за правду. Сотни невысказанных желаний в один миг охватили женщину, которая еще вчера могла самое большее мечтать о чем-то столь обыденном для любого, как возможность пойти куда-нибудь… с кем-нибудь… Или остаться из прихоти дома, не спрашивая ни у кого согласия.

— Ничего не понимаю… — повторила она и тихо, искренне призналась: — Я боюсь…

— Знаю. Я тоже, — попытался пошутить Готах, но он ощущал лишь неподдельную тревогу, и шутки не получилось. — И все же, Кеса, никаких «потом», никаких «может быть» и «не знаю», — предупредил он ее ответ. — У меня больше нет времени на глупости, ибо я успел растратить впустую полжизни… Я тот, кто я есть. Этого уже не изменить. У меня нет для тебя ничего, кроме нескончаемых разговоров о старых хрониках и летописях. У меня нет и не будет такого дома, как этот… Если ты поедешь со мной, то заберешь с собой свои платья и все, что захочешь, но ты не скоро получишь хоть какой-то подарок от своего друга и… своего мужчины. У меня ничего для тебя нет, совсем ничего, это правда. — Он говорил быстро, немного бессвязно, но совершенно искренне, от всей души, так, как никогда прежде.

— Ведь ты сбежал от меня… на войну, — укоризненно сказала она, утирая слезы.

— Да что там! — раздраженно бросил посланник; он готов был накричать на нее, лишь бы она наконец дала ответ, ибо его преследовал невыносимый страх, что он сам себя выставил дураком. — Ладно, попробуем по-громбелардски, раз армектанский столь труден… Я хочу забрать тебя отсюда в самое мрачное место из всех, о каких слышал Шерер, в Ромого-Коор, где у меня что-то вроде дома. Я хочу сидеть вместе с тобой в обители отшельника на краю света, но не только там, так как я понял нечто очень важное. А именно то, что, зная все о Шерни, я вместе с тем ничего не пойму, если не увижу, как на самом деле ее законы влияют на мир. Так что мы будем много путешествовать, и я думаю, что ее королевское высочество примет нас когда-нибудь в своей столице… Но ответь же наконец! Я строю из себя шута, рассказывая несусветные истории женщине, которая смотрит на меня, будто я сошел с ума! Что, сошел? Если так, то скажи об этом, в конце концов! Но как же это все-таки страшно, — от всей души пожаловался он. — Я не знал!

Она рассмеялась и расплакалась одновременно, не чувствуя за собой вины, ибо никому не давала клятвы, что до конца своей жизни не проронит ни слезинки.

— Мне сделал предложение… мудрец-посланник? — с неподдельным весельем спросила она, утирая слезы. Но вместе с тем в голосе ее звучали недоверие и даже страх; Кеса никогда прежде не думала, что когда-либо произнесет запрещенные для других столь волшебные слова, как «мне сделали предложение». Боялись оба.

— Конечно же, да, — ответил он. — И не смейся над этим, прошу тебя… Мне отказано?

— Нет! — крикнула она, уже не пытаясь сдержать смех, который наконец одержал верх над слезами. — Такое уже… с кем-то было?

— Конечно же, да, — повторил он. — Ты мне не отказала?

— Нет. Где подарок? Ну, подарок на помолвку?

Обрадованный Готах, у которого с сердца словно камень свалился — ибо нет для мужчины более страшного мгновения в жизни, чем то, когда он ждет ответа избранницы, — беспомощно огляделся, но вдруг вспомнил о разбойничьей шапке, которую забыл снять. Стащив ее с головы, он тут же подарил ее прекрасной блондинке, которая все еще сидела в кресле.

— А кольцо? — спросила она, принимая от него шапку, но без особого энтузиазма.

Посланник посмотрел на сверкавший на его мизинце рубин.

— О нет, — неожиданно серьезно сказал он. — Сейчас я его сниму и надену обратно только тогда, когда мы будем уезжать. Его место в Ромого-Коор.

Кеса непонимающе посмотрела на него.

— Это Гееркото, рубин Дочери Молний, — объяснил Готах. — Хайна купила эту безделушку у ничтожного торговца, которого я прогнал из дворца, и пережила худшие мгновения в своей жизни, когда об этом узнал Глупый Готах… Я решил, что на этот раз Делара не выдаст свою старшую сестру и не убьет среднюю.

Это уже было действительно слишком для женщины, которая в один миг вновь обрела друга, получила собственного мужчину и прочитала заколдованное в печатях и буквах обещание свободной и бурной жизни, над которой никто во всем Шерере не имел и не мог иметь никакой власти.

— Хайна — это… Делара? — едва слышно спросила она. — Третья сестра?

Готах встал и прошелся по комнате, потом снова остановился перед креслом, с которого вопросительно смотрела на него прекрасная невеста. Единственная на свете женщина, с которой он мог говорить обо всем, что составляло его жизнь.

— Нет… — неохотно ответил он.

Потом пожал плечами и сказал:

— Да.

Кеса удивленно наклонила голову.

— Собственно говоря, никто этого не знает, — закончил он и приложил палец к уху. — Взяла шапку?

— Взяла.

— Ну, значит, решено.