Джон Норман - Племена Гора

— Я еще не приступил к наказанию, — сказал я. Она взглянула на меня с непередаваемым ужасом и изумлением. Я повязал ей на горло вонючую грязную тряпку, а руки скрутил за спиной. Потом я потащил ее через залы. Выйдя на улицу, я снова связал ее, на этот раз уложив животом вверх на седло кайила, после чего отвез в соседний касбах, некогда принадлежащий Тарне. Там я опустил ее на самый нижний, четвертый уровень, бросил тряпку в свободную келью, а ее отвел в камеру для клеймения. Я затянул зажимы на клеймовочном станке и зафиксировал бедро невольницы. Хассан уже ждал меня там. Клеймовочные прутья раскалились добела.

Мы взяли тот же самый прут, каким накануне клеймили гордую Тарну. Прут протерли специальным раствором. При правильном обращении одним прутом можно заклеймить тысячу женщин.

— Только не это, господин, умоляю! — запричитала она.

— Хочешь ее заклеймить? — спросил Хассан.

— Да, — сказал я. — Я планировал поставить клеймо на левое бедро, чуть выше четырех рогов боска. Она будет носить стандартное клеймо горианской рабыни, каковое и положено ей, девушке, которая не понравилась мужчине.

Я вытащил из жаровни раскаленный добела прут и продемонстрировал его Велле.

— Скоро тебя заклеймят, девочка, — сказал я.

— Не надо! — закричала она. — Пожалуйста, не надо!

Хассан с интересом поглядывал на рыдающую рабыню.

— Все готово, — объявил я ей.

Оцепенев от ужаса, она смотрела то на меня, то на белый от жара наконечник прута. У самого бедра я остановился.

— Нет! — кричала она. — Нет!

— Ты будешь заклеймена, рабыня, — объявил я и приступил к делу.

Пять долгих ин я вдавливал прут в шипящее, дымящееся и потрескивающее бедро. Это клеймо превышало по размерам предыдущее, с четырьмя рогами боска, и я старался, чтобы оно получилось глубже. Хассан поморщился от запаха горелого мяса. Велла визжала и плакала.

— Отличное клеймо! — похвалил Хассан, разглядывая работу. — Просто отличное!

Мне стало приятно. Такому клейму позавидуют другие рабыни. Да и цена на паршивку будет повыше.

Я распустил ремни и ослабил зажимы, потом поднял на руки ослабевшую девушку и отнес ее в ту келью, в которой оставил ее тряпку. Там я опустил ее на солому. На горле ее ничего не было, ибо накануне я снял с нее ошейник Ибн-Сарана.

— Прими позу подчинения! — потребовал я. Она повиновалась, села на пятки, вытянула руки, скрестила запястья и низко опустила голову. Плечи девушки тряслись от рыданий.

— Повторяй за мной, — сказал я. — Я, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля…

— Я, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля, — произнесла она.

— …подтверждаю свое согласие подчиняться полностью и безоговорочно…

— …подтверждаю свое согласие подчиняться полностью и безоговорочно…

— …человеку, известному под именем Хаким из Тора..

— …человеку, известному под именем Хаким из Тора…

— …и быть его рабыней, собственностью, исполнять все его желания…

— …и быть его рабыней, собственностью, исполнять все его желания…

Хассан вручил мне ошейник. На нем было выгравировано: «Я — собственность Хакима из Тора».

Я показал его девушке. Она не знала тахарской письменности, и я прочитал надпись вслух. Затем я надел стальную пластину на ее шею. Щелкнул замок.

— …Я принадлежу тебе, господин, — подсказал я ей следующую фразу.

— …Я принадлежу тебе, господин, — повторила она.

На шее девушки блестел ошейник с моим именем. В глазах ее сверкали слезы

— Поздравляю с рабыней 1 — улыбнулся Хассан. — Отличный экземпляр! Ну, теперь мне пора к своей. — С этими словами он рассмеялся и вышел.

Девушка опустилась на солому и посмотрела на меня. Глаза ее промокли от слез.

— Теперь я твоя, Тэрл, — прошептала она. — Теперь ты по-настоящему мною владеешь.

— Как твое имя? — спросил я.

— Как будет угодно господину, — шепотом ответила она.

— Я назову тебя «Велла».

— Значит, мое имя — Велла, — опустила голову рабыня. Спустя мгновение она посмотрела на меня. — Могу ли я называть тебя Тэрл?

— Только если я разрешу, — ответил я. Это был традиционный для горианских рабынь вопрос. Как правило, никто не испрашивает подобного разрешения, поскольку в нем все равно будет отказано. Бывает, что девушку подвергают порке за одну просьбу.

— Рабыня просит разрешить ей называть хозяина по имени, — пролепетала она.

— Отказано, — сказал я.

— Слушаюсь, господин. — Велла склонила голову. Я не хочу, чтобы мое имя произносила рабыня. Негоже, когда имя хозяина оскверняют уста невольницы.

Я посмотрел на съежившуюся на соломе девушку.

— Ты не понравилась своему хозяину, — сказал я.

— Рабыню за это наказали, — сказала она.

Я поднял с пола тяжелую цепь с ошейником и защелкнул его на шее Веллы рядом с узкой стальной полосой, на которой было выгравировано мое имя. Она оказалась прикованной к стене.

— Я еще не начинал тебя наказывать, — сказал я.

— Я тебя ненавижу, — вдруг злобно произнесла она. — Я тебя ненавижу! — Она смотрела мне прямо в глаза. — Ты причинил мне столько боли! Ты бил меня плетью. Ты поставил на мне клеймо! Даже не знаю, что думать, — добавила она неожиданно изменившимся тоном.

— То есть? — спросил я.

— Это очень больно, когда тебя бьют плетью и клеймят.

— Правда?

— И тем не менее я испытываю перед тобой священный ужас. И перед остальными мужчинами тоже.

— Ты потрясена не плетью, не железом и даже не болью. Ты потрясена мужской властью. Важно не то, выпорол тебя хозяин или нет, важно сознавать, что он волен сделать это в любую минуту. Кстати, ты уже разогрелась, рабыня, — добавил я.

— Нет! — воскликнула она.

Я вытянул руку, и она, извиваясь, отползла в угол и подняла ноги. Я потрогал ее за плечи, и она задрожала. Каждая ее клеточка была живой.

— Рабыня, — ухмыльнулся я.

— Да, рабыня! — выкрикнула она и перевернулась на спину, бесстыдно выставляя передо мной свое тело.

— Теперь ты совсем не похожа на землянку, — рассмеялся я.

— Я всего лишь распутная невольница. — Волосы девушки разметались по соломе. — Так со мной и поступай. Я люблю тебя, господин!

Мы услышали голоса солдат в зале.

— Ты будешь отдавать меня другим? — спросила она.

— Если мне того захочется, — ответил я. ,

— Даже не знаю, ненавижу я тебя или люблю, — сказала она. — Знаю только, что я беспомощна и что я нахожусь в руках своего хозяина.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

— Ты забыл Землю? — спросила она.

— Никогда не слышал о таком месте, — ответил я. Она нежно протянула мне губы.

— Я тоже, — тихо прошептала она. — Я люблю тебя, господин.

Я не позволил ей себя поцеловать. С неожиданной яростью ларла я впился зубами в ее губы и вдавил ее в солому, едва прикрывавшую каменный пол подвала. Она застонала, а потом издала вопль, от которого вздрогнули закованные в цепи красавицы рабыни и улыбнулись обнимавшие их солдаты. Это был дикий крик любви, беспомощности и подчинения.