Джон Норман - Охотники Гора

– Не по душе мне твое путешествие на север, – глядя на меня поверх игральной доски, сказал Самос.

Я сделал вид, что поглощен разыгрываемой комбинацией. Взял своего тарнсмена убара и переставил к убару-книжнику, на шестую клетку.

– Это опасно. – В голосе Самоса чувствовалась искренняя забота.

– Твой ход, – напомнил я, возвращая его к игре.

Он передвинул лучника к убару, на четвертую клетку, создав угрозу моему тарнсмену.

– Мы не хотим, чтобы ты подвергал себя опасности. – Губы Самоса слегка тронула улыбка.

– Мы? – удивился я.

– Да, – ответил Самос. – Царствующие Жрецы и я.

– Я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, – напомнил я.

– Ах да, – заметил Самос и, указав на доску, добавил: – Ну, тогда защищай своего тарнсмена.

Мы сидели в центральном зале дома Самоса – громадном помещении с галереями и высокими узкими окнами. Было далеко за полночь. Комнату освещали чадящие факелы, один из которых висел прямо у меня над головой. Пламя его колыхалось под легким дуновением ветерка, и в такт ему качались тени от красных и желтых фигур на доске, отчего казалось, что они тоже потихоньку движутся.

Мы сидели, скрестив под собой ноги, прямо на полу, на массивных каменных плитах, склонившись над стоящей между нами игральной доской.

Справа от меня время от времени раздавался мелодичный перезвон колокольчиков, прикрепленных к левой щиколотке молодой рабыни.

Самос был облачен в традиционное желто-синее одеяние рабовладельца. Он и в самом деле считался самым крупным работорговцем в Порт-Каре и был первым, старшим капитаном в городском Совете Капитанов, превратившемся после низложения четырех убаров в высший руководящий орган Порт-Кара. Я, Боск, глава дома Боска в Порт-Каре, также входил в Городской Совет. На мне было белое, отделанное золотой нитью одеяние из тонкой уртовой шерсти, доставленной из далекого Ара. Но под этой обычной одеждой торговца я носил алую тунику воина.

В углу комнаты стоял на коленях широкоплечий человек могучего телосложения. Его запястья были стянуты за спиной наручниками, цепь от которых тянулась к ножным кандалам. По бокам от него с обнаженными мечами в руках возвышались два стражника. Несколько недель назад на голове человека, ото лба до затылка, выбрили полосу в два дюйма шириной. Сейчас его волосы отросли, и выбритая полоса уже не так бросалась в глаза. К тому же ее немного скрывала оставшаяся нетронутой густая черная шевелюра. Человека еще не заклеймили. Но это был раб. Об этом свидетельствовал ошейник на его горле.

Рядом с игральной доской опустилась на колени девушка. Ее тело едва прикрывал клочок прозрачного алого шелка. Она носила снимающийся ошейник, покрытый светло-желтой эмалью. Черные глаза призывно мерцали в тусклом отблеске факелов. Она была красива и знала об этом.

– Могу я чем-нибудь служить, хозяева? – низким грудным голосом спросила девушка.

– Паги, – бросил Самос, не отрываясь от доски.

– И мне, – ответил я.

С тонким перезвоном колокольчиков она удалилась. Я проводил ее взглядом. Мимо стоящего на коленях, скованного цепями мужчины она прошествовала типичной походкой рабыни, желающей привлечь к себе внимание: высоко подняв голову и плавно покачивая бедрами.

В глазах человека сверкнула ярость. Послышался звон сковывающих его цепей. Охранники не обращали на раба внимания; он не представлял собой никакой опасности.

Девушка взглянула на него и рассмеялась, продолжая свой путь за пагой для свободных мужчин.

– Твой тарнсмен под угрозой, – напомнил мне Самос.

Вместо того чтобы убрать фигуру, я защитил ее, подвинув убара на первую клетку.

Самос снова сосредоточил все внимание на доске.

Я оглядел его загорелое, задубевшее от соленых морских ветров лицо и широкий мощный затылок, облепленный жесткими седыми волосами. В ушах у него покачивались тонкие золотые серьги. Даже сейчас, когда он был поглощен игрой, в нем чувствовался пират, большого размаха работорговец и один из лучших в Порт-Каре мастеров владения мечом.

Он не взял своим копьеносцем моего тарнсмена. Какое-то время он внимательно изучал положение фигур на доске, а затем, усмехнувшись, дополнительно защитил свой Домашний Камень, подвинув книжника к убару на первую клетку, чтобы тот мог одновременно защищать тарнсмена на клетке три и держать под контролем обе пересекающиеся здесь диагонали.

– Насколько мне известно, – сказал я, – Талена, дочь Марленуса из Ара, сейчас рабыня в северных лесах.

– Откуда тебе это известно? – Обычная недоверчивость и подозрительность Самоса проявилась и теперь.

– От одной рабыни, – ответил я. – Она служит в моем доме. Довольно смазливая девчонка. Ее зовут Эльнора.

– Это не та, что принадлежала Раску из Трева?

– Та самая, – подтвердил я и усмехнулся. – Мне пришлось выложить за нее сотню золотых.

Самос рассмеялся.

– Такая сумма наверняка доставила Раску в тысячу раз больше удовольствия, чем сама девчонка! – воскликнул он.

Я улыбнулся.

– Не сомневаюсь. – Я снова перенес внимание на разыгрываемую комбинацию. – Хотя подозреваю, у них там была серьезная любовь.

– Любовь? – расхохотался Самос. – К девчонке-рабыне? Ты шутишь!

– Пага хозяевам, – опустилась на колени подошедшая рабыня.

Самос, не глядя на нее, протянул свой кубок. Девушка наполнила его.

Я подвинул к ней свой кубок. Она и мне налила паги до краев.

– Ступай, – бросил ей Самос. Девушка поспешно удалилась. Я глотнул вина.

– Любил он ее или нет, – устремив взгляд на доску, произнес Самос, – этот, из Трева, все равно держал ее в ошейнике.

Самос был абсолютно прав: любовь здесь не имела никакого значения. Как бы Раек ни относился к этой женщине или она к нему, для уроженца Тревы рабыня навсегда оставалась самым бесправным существом.

– Говорят, что таких врагов, как эти, из Трева, не пожелаешь никому, – заметил Самос.

Я промолчал.

– По крайней мере, так утверждают люди из Ко-ро-ба, – продолжал он.

– Я – Боск из Порт-Кара, – напомнил я.

– Конечно, – согласился Самос.

Я двинул высокого тарлариона на прорыв защиты Самоса, выстроенной вокруг Домашнего Камня.

– Много времени миновало с тех пор, как судьба разлучила тебя с Таленой, дочерью Марленуса, – сказал Самос. – Когда два свободных спутника не видятся более года, отношения между ними считаются прерванными. Кроме того, тебе уже довелось испытать на себе прелести рабства…

Во мне закипел гнев. Самос был прав: по горианским законам, свободные спутники, расстающиеся более чем на год, расстаются навсегда. Правда и то, что отношения автоматически теряют силу, если один из спутников попадает в рабство. Со жгучим стыдом мне снова вспомнилось, как некогда в дельте Воска я, бывший член касты воинов, на коленях молил о спасении собственной жизни, как я предпочел позорное рабство возможности умереть честной смертью свободного человека.