Джон Норман - Охотники Гора

Да, мне, Боску из Порт-Кара, довелось узнать, что такое рабство.

– Твой ход, – напомнил я Самосу.

– У тебя нет перед ней никаких обязательств, – сказал он. – Ты вовсе не обязан ее искать.

Все это я прекрасно знал, но воспринимал совершенно по-другому.

– Я недостоин ее, – пробормотал я.

Я не мог забыть прекрасную зеленоглазую смуглянку, в чьих жилах текла гордая кровь убара убаров Марленуса. Талена была моей первой любовью. Много лет прошло с тех пор, как мы с ней впервые коснулись друг друга.

– Царствующие Жрецы отняли у меня Талену, – глядя на Самоса в упор, напомнил я хмуро.

Тот не поднимал глаз от доски.

– Когда в игре решаются судьбы миров, – заметил он, – люди значат не слишком много. Лучше бы тебе оставаться в Порт-Каре.

– Насколько мне известно, – сказал я, – она захвачена этой разбойницей, Вьерной, и ее держат где-то в северных лесах, хотят использовать в качестве приманки для Марленуса, который, как предполагают, готов пойти на все ради ее спасения. – Я поднял глаза от доски. – Ты, наверное, знаешь, что некогда в одной из охотничьих экспедиций Марленусу удалось поймать Вьерну и нескольких ее девушек. Он посадил их в клетки и выставил на всеобщее обозрение, как добытые трофеи. Потом им удалось бежать, и они поклялись отомстить.

– Лучше бы тебе оставаться в Порт-Каре, – заметил Самос.

– Талену держат в рабстве в северных лесах, – снова повторил я.

– Ты все еще ее любишь? – Самос посмотрел мне в глаза.

Я был поражен.

Все эти долгие годы воспоминания о Талене – удивительной, неповторимой девушке – продолжали жить в самых глубоких, не доступных никому другому тайниках моего сердца. Они не давали мне покоя, снова и снова возвращая меня в снах то в поля неподалеку от Заболоченных Лесов, к югу от Ара, то в караваны Минтара, то в лагерь Па-Кура, то в залитый светом ламп Ко-ро-ба, когда мы с ней, переплетя руки, осушали чашу свободного содружества. Как же я мог не любить ее, подарившую мне первую, самую прекрасную любовь в моей жизни?

– Ты любишь ее? – повторил Самос.

– Конечно! – пылко воскликнул я.

– Прошло уже столько лет, – с сомнением произнес Самос.

– Это не имеет значения, – пробормотал я.

– Сейчас вы оба, наверное, уже не те, что раньше.

– Обсуждая эти проблемы, мы можем дойти до меча, – хмуро предупредил я.

– Если ты считаешь это уместным, – ответил Самос, – изволь: я готов.

Сдерживая недовольство, я опустил глаза.

– Возможно, тебе гораздо важнее образ любви, а не сама женщина, – продолжал Самос, – память, а не человек.

– Тот, кто не познал любви, не вправе о ней судить, – огрызнулся я.

Самоса, казалось, замечание не задело.

– Возможно, – пожал он плечами.

– Твоя очередь ходить, – постарался я отвлечь его.

Он склонился над доской.

Я окинул взглядом зал. В нескольких ярдах от нас, опустившись на колени и пятки рядом с бронзовым двуручным кувшином, замерла рабыня в коротком шелковом одеянии, ожидая, когда снова сможет нам услужить. Это была хорошенькая черноволосая девушка. Она украдкой посматривала на закованного в цепи мужчину и, откинув назад голову, кокетливым движением убирала волосы со лба. Тот, стоя на коленях между двумя стражниками, не сводил с нее глаз. Девушка в очередной раз бросила на него взгляд, усмехнулась и отвернулась с высокомерной скукой на лице. Я физически ощутил, как сжались в кулаки скованные за спиной руки мужчины.

– А как насчет Телимы? – спросил Самос.

– Она меня поймет.

– У меня есть сведения, что на следующий день после твоего отъезда из дома она вернулась на болота.

Я вскочил на ноги. Все вокруг меня поплыло как в тумане.

– А чего же ты ждал? – поинтересовался Самос.

– Почему ты не сказал мне сразу? – воскликнул я.

– А что бы ты сделал, даже если бы узнал об этом раньше? Посадил бы ее на цепь у своей постели?

Я был взбешен.

– Она гордая, благородная женщина, – заметил Самос.

– Я люблю ее, – пробормотал я.

– Тогда отправляйся на болота и отыщи ее.

– Я… я должен идти в северные леса, – запинаясь, возразил я.

Самос пожал плечами.

– Строитель – к книжнику убара, на шестую клетку, – сообщил он, передвигая высокую резную фигуру.

Я взглянул на доску. Пора было вплотную подумать о защите Домашнего Камня.

– Тебе придется выбирать между ними, – сказал Самос.

Я был вне себя от бешенства. Не в силах усидеть на месте, я зашагал по залу, меряя его из конца в конец. Шаги гулко зазвучали среди толстых каменных стен. Телима! Что она себе позволяет? Неужели не понимает, что я просто обязан сделать то, что собираюсь? Столько сил и трудов потратил я на то, чтобы построить в Порт-Каре дом Боска! Чтобы подняться на ту ступень, которую сейчас занимаю! Мое кресло в Городском Совете – среди наиболее почетных и уважаемых граждан Гора! Разве это не огромная честь – быть женщиной Боска, адмирала, торговца? А она в ответ позволяет себе такое! Норов свой показывает! Да как она посмела? И ведь знала, какое это вызовет у меня неудовольствие. Мое! Боска! Да и что могут предложить ей эти болота? Отказаться от золота, драгоценностей, одеяний и тонких вин, слуг и рабов, уюта и безопасности дома Боска ради одинокого прозябания на затерянном среди бескрайних болот острове?

Она что, вообразила, будто я брошусь за ней, начну умолять вернуться, терпеливо снесу весь тот спектакль, что она пожелает разыграть передо мной, пока Талена, некогда моя свободная спутница, будет, закованная в цепи, погибать где-то в диких северных лесах? Нет, со мной это не пройдет!

Пусть торчит на своих болотах, пока не завоет от тоски. Ничего, она еще приползет к ступеням дома Боска, она еще будет валяться у меня в ногах, заглядывая в глаза подобострастным взглядом, как домашний слин, провинившийся и вышвырнутый хозяином на улицу.

Однако в глубине души я знал, что Телима не вернется. Не вернется! Я едва мог сдержать навернувшиеся слезы.

– Что ты собираешься делать? – спросил Самос. Он сидел не отрывая взгляда от доски.

– Утром я отправляюсь в северные леса, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже.

– Терситус строит корабль, способный выйти за пределы известного мира, – по-прежнему не поднимая головы, продолжал Самос.

– Я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, – сказал я.

Отвернувшись к стене, я вытер глаза рукавом туники и повернулся к игральной доске.

Мой Домашний Камень находился в опасности. Однако я чувствовал в себе силы и уверенность. Я – Боск. Я тот, кто некогда был воином. И меч по-прежнему висит у меня на боку.

– Домашний Камень – к тарнсмену убара, на первую клетку, – сказал я, не наклоняясь над доской.

Самос передвинул фигуру на указанное место.