Арина Холина - Увидимся в аду

Обернувшись, чтобы попрощаться с шаманом, они никого не увидели — лишь ветки заскрипели в джунглях. Расправляя мокрую одежду, девушки двинулись к ступеням.

С каждым шагом ноги становились тяжелее, спина горбилась, ступни раскалялись. Было душно и жарко, нечем дышать, а сердце билось так, что стучало в затылке.

— Я не могу! — выдохнула Маша. — Это издевательство! На фига нам вообще переть туда?

Не оборачиваясь, Магда сказала:

— Если встретить рассвет на вершине храма, ты очистишься от грехов. Поэтому тебе так тяжело — слишком много прегрешений налипло, вот и тянет к земле. Терпи.

Идея очиститься от всех грехов разом Машу вдохновила. Она припустила, прекратила нытье, но скоро снова утомилась и шла дальше хоть и молча, но всем видом показывая, как ей тяжело. Единственное, что утешало, — Наташа чуть не ползла, проклиная каждый шаг. Наконец забрались. Уселись на каменный пол и стали ждать появления солнца. С первым же лучом Наташа почувствовала, как усталость проходит. Голова стала ясной, а дыхание легким. Она вскочила на нога, осмотрела долину, усеянную желтыми, красными, малиновыми и лиловыми цветами, опутанную зеленью, и заметила узкую кромку моря, поблескивающую за лесом. Солнце проникало внутрь, выжигая терзания, неуверенность, страх и сомнения и согревая душу.

Счастливая и умиротворенная Наташа зажмурила глаза, а когда открыла их, обнаружила, что стоит у окна съемной квартиры и жмурится от утреннего солнца. Обернувшись, встретилась глазами с Машей, пребывавшей в точно таком же изумлении, и с Магдой — серьезной и обеспокоенной.

— Девочки, — произнесла Магда немного сурово, — мне придется с вами попрощаться. Стоп! — прикрикнула она, предупреждая изъявления благодарности. — Прощаться, возможно, придется навсегда. Мне тоже может круто влететь за то, что я вам помогала. Всем нам. Поэтому я ставлю точку — все, что могла, я сделала. Дальше — сами. Я бы очень хотела еще с вами встретиться, но на всякий случай — прощайте. Я буду вспоминать о вас и желать вам удачи.

Она развернулась и вышла, тихо хрустнув дверью.

— Все нас бросили. — Маша покачала головой, впрочем, без особого сожаления.

— Я одного не пойму, — пробурчала Наташа. — Как так: и здесь ночь, и там ночь? Мексика же — это в другом временном полюсе…

— Поясе, — поправила Маша, соскользнула на подушку и тут же заснула.

Наташа задернула шторы, стащила все еще влажные вещи и пристроилась рядом, спихнув Машу на край дивана.

Игорь проснулся от того, что ладонью уперся в пол. Приоткрыв один глаз, обнаружил, что почти свалился с кровати — вместе с матрасом и подушкой. На полу, устроившись на одеяле, спала Яна. Она широко раскинула руки, забросила назад волосы, раздвинула ноги. Ее поза была одновременно и сексуальной, и детской. Подтянув матрас на диван, Игорь откинул жаркое одеяло, лег на бок и уставился на девушку. Ему хотелось и поцеловать ее — нежно, ласково, незаметно, и войти в ее горячее, сонное, соблазнительное тело. И хотелось просто смотреть, как она спит, посапывая от зноя, и как-нибудь позаботиться — например, приготовить завтрак. Выжать сок из апельсинов, сварить кофе, поджарить тосты…

Вдруг он заметил, что Яна подняла правую руку по локоть, выставила кулак и вытянула средний палец. Игорь замер в недоумении, а Яна сонно и хрипло пробормотала:

— Догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь…

Он расхохотался.

— Ну, у тебя и самомнение! — заявил он. — Я размышлял о том, чем мне тебя накормить на завтрак…

— Ага! — саркастически заметила она и открыла один глаз. — После твоего вчерашнего омлета звучит особенно убедительно.

Ночью, часа в два, они зверски проголодались. Игорь убедил Яну, что отлично поджарит яйца. Но он находился в таком состоянии, что вместо омлета получилась подгоревшая с одной стороны и жидкая с другой, с яичной скорлупой и сосисками в полиэтилене каша-малаша.

Яна потянулась, сдвинула ноги, сладко зевнула и встала. Она подошла к Игорю, села рядом и стремительно бросилась ему на грудь. Она просто лежала, прижавшись, касаясь губами его шеи, а он стискивал ее что было сил. И ему казалось, что в груди что-то разрывается, а в глазах помутилось от нахлынувших чувств.

Они всю ночь занимались любовью — внизу, на широкой тахте. Пили наливку из черноплодной рябины, делали бутерброды с сыром и ветчиной, умывались в теплом летнем душе, смотрели время от времени телик. Любое занятие, каждое незначительное событие казалось Игорю большим и важным. Он чувствовал — мир изменился с того самого мгновения, как он встретил Яну.

После завтрака они пошли на реку — наплескались в воде до отвращения. А после сытного обеда из жареной курицы и воздушного картофельного пюре Игорь испугался. Того, что если он сейчас не уедет, то как ни в чем не бывало останется здесь на всю жизнь. А ему хотелось осмыслить, еще раз прочувствовать события вчерашнего и сегодняшнего дней. Он придумал какое-то неотложное дело, пообещал вернуться самое позднее завтра днем и умчался, напевая: «Sex-bomb, sex-bomb, you're my sex-bomb…»

Лето терзало город жарой. На природе так привольно и чисто дышалось, а в Москве Игорь задыхался от воздуха, который был каким-то дырявым, серым и липким. Измученные лица горожан, поникшая листва деревьев, пыль и желтая каемка смога разочаровали. Игорь чувствовал себя закоренелым дачником, вернувшимся в раскаленный город на денек и презирающим суету; москвичей, облаченных в эдакий зной в деловые костюмы; кондиционеры, подменявшие жителям столицы речную прохладу и лесную сырость.

— Игорь! Игорь!

Обернулся и заметил женщину, бегущую к нему из арки. Он только что припарковал машину и собирался опрометью броситься в холодный душ, но тут Игорь опознал в девушке Аню.

Где-то внутри неприятно кольнуло — так, словно он провинился и теперь его застали с поличным.

— Я ору, ору, — подбежала Аня. — И главное, не могу понять — ты это или нет. Ты что здесь делаешь?

— Живу, — ответил он. — А ты?

— А я иду в гости к Лурье, скульптор такой, вон там живет. — Аня показала на окна, соседствующие с Игоревыми.

— Да он мой сосед, — улыбнулся Игорь, радуясь такой случайности.

— Круто! — тоже обрадовалась Аня. — Пойдем вместе, Лурье гостеприимный.

— Здорово! — согласился Игорь.

Скульптор Лурье — здоровенный мужчина с толстыми волосатыми руками — потел над глыбой черного камня. Гостям он был рад. Сказал, что работой занимался от лени — ни читать, ни убираться в такую жару невозможно. Он побежал в душ, откуда через секунду раздались его довольные крики — ледяная вода обожгла разгоряченного скульптора и на некоторое время привела в чувство.

Глеб Лурье был потомственным художником. Все его предки по отцовской линии ваяли городские памятники, получали русские и иностранные награды, а дедушка был одним из тех чудаков французов, что присоединились к революции и благополучно пережили все перипетии нового государства в качестве исследователя, чиновника, профессора и заслуженного историка.