Олена Шалена - Кровь с молоком

Милка ужаснулась намереньям отчима, но виду не показала.

— Марш в сарай! Теперь там твое место!

Чтобы скрыться от злого, но в тайне довольного отчима она сняла с петли потрепанный жупанчик и выскочила на улицу. Не услышала ее Богиня, не помогла. И что же делать теперь? Ждать пока отчим наведается? Девушка ломала руки и ходила туда-сюда. Ой, как страшно в этом доме оставаться. Но куда идти? Друзей хороших у нее в деревне не было — все ее знали, да с сиротой-бесприданницей никто водиться не хотел. С ней и не поговоришь о ярмарке и не погуляешь — все она в делах. Только вот Бирту эти предрассудки не мешали, да и сама она была рада с ним время коротать. Ох, какой же он был красивый да галантный. Цветы дарил, а иногда и сладости… а говорил — как соловей в роще поет. У них в деревне к таким речам не приучены. Вот сидела бы и слушала его часами… может и правильно, что он не захотел в их поселке оставаться. Что тут? Куры да коровы? Ни ярмарок, ни магов, ни зверей диковинных… Одна ведьма и та ненастоящая! А в столице небось одни замки да хоромы. И людей и существ всяких видимо-невидимо. А он не тот, что на меньшее согласиться! Нет, не приедет он Боржичи. Он — птица высокого полета. Весь в делах. Нужно самой к нему ехать, вот он обрадуется! Скажет: "Мила, как же я рад тебя видеть, солнышко мое!" или что покрасившее. Девушка вздохнула и на душе стало светло и весело. Коли житья мне здесь совсем нет, нужно самой в столицу к любимому ехать!

Приняв непростое решение, она не позволила чему-то себя задержать. В сарае нашла мамину старую обувь — поношенную, но добротную. Замотала ноги, обула в сапоги, взяла сумку что понадежнее, а затем пошла за отчимом следить. Когда тот из сеней вышел — забрала две буханки хлеба, что испекла утром. Вышла из дома задом, поцеловала ладонь и прижала пальцы к дверям, таким же жестом попрощалась с каждой ступенькой, словно из храма Богини в Великий Праздник и убежала в ночь.

"Может и сглупила" — думала девушка, еле переставляя уставшие, окоченевшие ноги. Говорят, что Боржичи всего в двух-трех днях пути от Каменной, но сейчас далеко не лето, чтобы преодолеть такой долгий путь. Сама она никогда из деревни не выезжала, даже когда родители были живы. А вот мачеха любила поехать и потратить деньги на ткани да на ленты, а вот детишкам не привозила ничего, даже полотна на рубахи.

Мила услышала краем уха, что сзади кто-то едет. Вот повезло, может добрые люди подвезут?

Телега и правда остановилась. Только вот странная она какая-то — крытая, словно домик на колесах. В похожей Бирт уезжал, только его повозка была красивой и ладной, а эта… больше на гроб похожа. Да и окошки — маленькие такие, с решеткой.

— Ей, кто тут у нас? — спросил извозчик, и наклонился поближе, вглядываясь в темноту. — Кто ты, милая девушка? Куда путь держишь?

— Здравствуйте, дяденька. В столицу направляюсь.

— У-у-у! В столицу? В Каменную, чтоль? — переспросил мужчина и спрыгнул с козел. — Что Гам, смотри какие люди в столицу надумали идти. А не далеко пешком-то?

— Далеко, но я все равно пойду. У меня там жених.

— А! — усмехнулся мужчина и отклонился назад, — Ну раз жених, то совсем другое дело! Так мы подвезем!

— Правда? — обрадовалась Милка.

— А как же! Что мы не понимаем? Там же Жених! — противно захихикал мужчина. — А родные не хватятся тебя?

— Они даже рады, что я ушла. Нет у меня родных, дяденька.

Мужчина сделал сочувственное лицо, но Милке показалось, что ее последние слова улучшили его настроение.

— Ладно, Гам, подсади девочку.

Тут крепкие руки грубо обхватили ее за талию.

— Ей, Рукин, а девка-то порченная!

— Черт! — отозвался извозчик. — Знал я, что повезти так не может. Ну ладно, авось пригодиться. На сдачу, — и оба загоготали. — Сажай!

Милка не поняла, о чем мужчины говорили. Вот открылась маленькая дверца в металлическом корпусе телеги, и Милку быстро и ловко затолкали внутрь, после чего дверь захлопнулась. Девушка больно приземлилась на металлический пол и визгнула. Не слишком ласковые мужечки, зато подвезут до самой Каменной. Как же ей повезло!

Но тут ее кое-что насторожило. Оказалось, что в повозке она не одна.

— Ты откуда? — спросил ее тусклый женский голос.

— Из Боржичей, — ответила Милка в темноту.

— А тебя мама с папой не учили, что нельзя с незнакомыми разговаривать?

— Мама и папа умерли, — ответила Милка. — А у нас в Боржичах все друг друга знают.

— Че ты ее учишь! — раздался другой раздраженный голос. — Поздно учить уже! Все! Заткнитесь! Дайте поспать!

— Иди сюда, на солому, тут теплее, — позвала ее третья женщина. — Прости, что не предупредили. Нас бы побили, если бы мы…

— Я не ясно сказала! Ша! Тихо! Я сплю!

Мила свернулась клубочком и заснула. Сегодня был слишком тяжелый день.

Телега подпрыгнула на ухабе, что и разбудило Милку следующим утром. Она потерла кулачками глаза и первое, что увидела — грязные женские руки рылись в ее сумке, доставая второй хлеб.

— Ей, — пискнула девушка и села на корточки. — Это… — она завертела головой. Оказалось в повозке ехало не меньше десяти женщин. И все они выглядели… нехорошо. Если кто и был более или мнение одет, так лица их совсем безрадостные. У кого — синяки под глазами, а у кого — свежие побои. Ей стразу стало стыдно, что она за хлеб свой переживает. Знала бы она, что женщины голодные — сама отдала.

Тут ей протянули краюшку:

— Ешь, — сказал смутно знакомый голос. — Прости, что твой хлеб…

— Да что ты перед ней извиняешься? — возмутился вчерашний противный голос, как оказалось. Принадлежавший чумазой блондинке с мелкими кудряшками. — Все важничают, вежливость соблюдают, будто не знают, в какое дерьмо вляпались! — женщина сплюнула и вонзила зубы в свой ломоть.

Милка не знала, как себя вести с незнакомыми женщинами, поэтому сжалась в комок и тихонько надкусила свой кусочек. Следующие сутки никто не проронил ни слова, все думали о своем и явно не веселом, а Милка все гадала, что же это за повозка такая и кто эти женщины, к коим ее посадили. Спросить она стеснялась, ведь она не такая как они. У них явно случилось что-то нехорошее, как сказала блондинка, ну, а ее, Милку, выпустят, когда до Каменной доедут. Дяденьки же обещали только довезти, а не кормить и выпускать. Да и холодно на дворе. Только вот справлять нужду в дырку под чужими взглядами не очень удобно, но это лучше, чем пешком идти. Гам и Рукин явно торопятся. Раз даже остановки делают, чтобы только лошадей сменить. Ей же от их спешки одна польза.

— Подъезжаем уже, — вдруг сказала одна из женщин и все уставились на нее, а она ответила: — Я это дорогу где угодно узнаю.

— Куда? — пискнула Милка.

— В Каменную, — ответила раздраженная блондинка.