Елена Величка - Ушедший в бездну

Конраду было уютнее за плотным пологом своей кровати, но Хооге всё же выудил его из этого убежища и повёл в зал для фехтования.

— Ибрагим никогда не будет хорошим бойцом. У него больше склонности к размышлениям, чем к действиям, но всё-таки я не оставляю его в покое, хотя, по-моему, он до сих пор побаивается оружия. Сейчас увидите, чему он научился под моим руководством.

Конрад недовольно молчал. Его совершенно не интересовали успехи Ибрагима, как и всё, связанное с этим заносчивым рабом.

Воспитанник Альфреда Хооге ждал в маленьком зале, похожем на просторную комнату для приёмов.

За время, проведённое в Амстердаме, Конрад так и не привык к миниатюрным размерам помещений в голландских домах. В Норденфельде с его весьма скромной обстановкой зал для фехтования был раза в четыре больше. На узком столе у стены лежали две шпаги, внешне ничем не отличавшиеся от боевых. Простые, скромно украшенные эфесы казались тяжёлыми и неудобными. Конраду тут же захотелось попробовать, как рукоять такого оружия ляжет в ладонь, но Ибрагим подошёл к столику раньше него.

Чудо! Восточный мальчик сдержанно поклонился гостю. Конрад кивнул в ответ, от изумления забыв о своём намерении. Но ему предстояло испытать ещё большее удивление, когда начался поединок. Хооге явно недооценивал своего воспитанника как бойца. Понаблюдав за ними несколько минут, Конрад был вынужден признать, что в искусстве фехтования уступает Ибрагиму. Сын барона Норденфельда ощутил ревность. Подобное мастерство он считал привилегией людей своего сословия и не мог понять Хооге. Юного аристократа из Моравии возмутила демократичность голландского дворянина, обучающего безродного мальчишку дуэльным приёмам.

Поймав недовольный взгляд гостя, Хооге улыбнулся и сделал знак Ибрагиму остановиться.

— Теперь вы, ваша светлость, а я передохну.

Конрад взял протянутую ему шпагу. Мгновение спустя, оказавшись лицом к лицу с хмурым противником, он понял, что не следовало соглашаться на этот поединок, но было поздно. Ибрагим с остервенением набросился на него, сразу же оттеснив от центра зала. Твёрдое желание осадить заносчивого простолюдина прибавило Конраду сил, но он был младше и слабее, к тому же в последний раз занимался фехтованием ещё до отплытия в Смирну.

В пылу сражения мальчики не обратили внимания на окрик Хооге, пытающегося их разнять. Конрад испуганно вскрикнул, увидев, как внезапно рядом с Ибрагимом появился их наставник, о присутствии которого они оба забыли. Толкнув своего воспитанника, Хооге ловко увернулся от клинка гостя. Ибрагим выронил шпагу и растянулся на полу. Не желая обострять вражду между мальчиками, Хооге решил не делать между ними различий. Миг — и Конрад очутился в противоположном углу, потирая ушибленное колено. Подняв обе шпаги, Альфред положил их на стол.

— На первый раз достаточно. Начало не слишком удачное, но со временем, надеюсь, вы научитесь вести себя достойно. Не следует давать волю гневу и ненависти, даже если противник — ваш злейший враг.

Вечером, когда Конрад уже собирался лечь, к нему в комнату зашёл Ибрагим.

— Я тебя простил, — бесстрастно сообщил он. — Мой господин хочет, чтобы мы помирились.

Конрад молча пожал протянутую ему руку, дивясь тому, что Хооге удалось переломить злое упрямство слуги.

Виделись мальчики редко: в основном во время уроков фехтования и иногда вечерами в комнате Альфреда, когда тому приходило в голову поговорить с ними обоими. Он угощал их вином, печеньем, засахаренными фруктами и заводил беседу с Ибрагимом, в которую постепенно втягивал Конрада. Наоборот получалось труднее, так как Ибрагим очень неохотно поддерживал чужие разговоры, предпочитая отмалчиваться, даже если речь шла о том, что касалось его самого.

Хооге был изумлён, узнав, что Конрад толком не умеет обращаться с огнестрельным оружием.

— Значит, вы впервые взяли в руки пистолет во время боя с пиратами и первым же выстрелом убили человека через запертую дверь, целясь на голос?! Это суд Божий!

Конрад промолчал о том, что и второй его выстрел достиг цели, словно его руку направляли потусторонние силы. Наверняка было именно так.

Дни стояли ненастные. У Конрада не имелось никаких причин выходить из дому. Хооге снабдил его целой стопкой книг. Некоторые из них были интересными, над остальными сладко спалось под шум непогоды.

Завернувшись в тёплую накидку, Конрад отправлялся в мысленное путешествие по городу. Он пытался найти своих преследователей и временами видел Светелко в каком-то доме, в полутёмной каморке, всегда одного, но его сообщники находились где-то неподалёку, и их было по-прежнему двое. Конраду никак не удавалось разглядеть дом снаружи. Ему казалось, что над входом есть какая-то надпись или вывеска. Если бы он мог свободно гулять по городу, то, наверное, вскоре нашёл бы этот дом.

Соприкасаясь с душой Светелко, Конрад погружался в омут безысходной тоски и отчаяния. Паж Мирослава не испытывал ненависти к тем, кого должен был убить, и думал о них с сочувствием, однако не мог вернуться в Хелльштайн, не выполнив приказа. Замысел наёмников изменился. Потеряв из виду мальчика, они сосредоточились на его воспитателе. Проникнуть к Ферраре они не имели возможности, поэтому им оставалось ждать его смерти или выздоровления.

Конрад недоумевал. Ему всё время чудилось, что в доме Феррары полно народу, но этого никак не могло быть. В Амстердаме у венецианца не было ни родственников, ни близких друзей, а посторонних людей он едва ли впустил бы к себе в такое время.

Все попытки юного колдуна обнаружить тех, чьё присутствие ощущалось повсюду в комнатах, приводили к одному и тому же: перед ним, повергая его в растерянность, скользили смуглые лица бывших берберийских рабов. Если бы он мог поговорить об этом с Хооге, то узнал бы кое-что интересное для себя.

Первую ночь после нападения доктор Янсен провёл возле раненого. Ни Хооге, ни Феррара не желали посвящать в свои дела служителей закона. Лакей был стар, и поверить в его естественную смерть было куда проще, чем в то, что кому-то вздумалось сократить ничтожный остаток его жизни. Конюха и кухарку Феррара убедил молчать о происшедшем и заплатил им столько, что совсем запугал их.

Ночью в дом проник грабитель. Возможно, это был один из моравских наёмников, а возможно, самый обыкновенный вор. В городе знали, что "Вереск" возвратился из Смирны, следовательно, его владельцу было чем поделиться с ближними.

Непрошеный гость пробрался через широкую каминную трубу в комнату рядом со спальней Феррары. Ночь была лунная, и грабитель легко обходился без свечи.

Венецианскому авантюристу снова повезло. Именно в это время к нему заглянул Янсен, которому не спалось из-за полнолуния. Они оба услышали подозрительный шорох в соседней комнате, и врач на всякий случай запер дверь. Имея дело с такими личностями, как Феррара и Хооге, он прекрасно представлял себе, какие гости могут навестить его пациента среди ночи.