Дмитрий Емец - У входа нет выхода

Нашарив взглядом Насту, Кузепыч ткнул в нее пальцем.

– Поехали!.. Кавалерия велела доставить вас троих до метро!.. Готовность десять минут! Марш в душ, а то по запаху пегасни любой ведьмарь раскусит вас в семь секунд!

Наста заскочила в комнату, сбросила шныровскую куртку и быстро переоделась. В дверях спохватилась и достала из уха гильзу. Опустелая дыра казалась огромной. У Насты даже мелькнула мысль, не заклеить ли ее чем-нибудь.

Отыскав пластырь, она вновь оказалась у зеркала и, неосторожно вскинув голову, встретилась сама с собой лицом к лицу. Собственная физиономия показалась ей страшной. Широкий нос, красные брюквенные скулы, невысокий лоб, жесткая короткая щетина, вымахавшая на бритой голове. Наста застыла в тоске. В школе она считалась симпатичной. А дальше все как-то покатилось. Порой Насте казалось: она специально ищет, чего бы еще такое с собой сотворить, чтобы кто-то там, непонятно где, заметил ее и пожалел. Волосы отрезать? Гильзу в ухо вставить? Брови сбрить? Вытатуировать на шее скорпиона?

Бросая очередной вызов своему лицу, Наста скорчила рожу, сама себе несильно врезала в челюсть и вышла из комнаты. Рина, Сашка и Кузепыч ждали ее в маршрутке за воротами ШНыра.

Кузепыч крутил баранку, брезгливо объезжал лужи и поругивал Макара, разгромившего машину. Потом стал распевать песни, перескакивая с «Катюши» на Высоцкого. Голоса у Кузепыча не было, но слух имелся.

– Суповна лучше поет! – заявила Наста.

– Когда ты ее слышала? – ревниво спросил Кузепыч.

– Когда у меня ухо болело. Я в медпункте лежала, а она мне пела…

Воображение нарисовало Рине картину: Наста от боли гудит в подушку, а Суповна гладит ее по голове и поет. А за окном подмосковная ночь с ветрами и дождем.

Наста сидела рядом с Сашкой и смотрела в окно. Кузепыч как раз проезжал мимо школы. Занятно было наблюдать, как дети возвращаются домой. Ученики младших классов прут огромные ранцы, от которых позвоночник осыпается в трусы. Чем старше ученик, тем рюкзак меньше, и, наконец, наступает день и час, когда человек идет в школу, сунув под ремень брюк единственную тетрадь по всем предметам.

У метро Кузепыч остановился посреди дороги, оббикиваемый нетерпеливыми водителями. Наста хотела вылезти, чувствуя, как за ее спиной пыхтят Сашка с Риной, но Кузепыч, повернувшись, поймал ее за локоть.

– Ты это… ну… давай там!.. береги себя! Шнеппер оставила? Бусы взяла? – заботливо спросил он у Насты.

Подбородок Кузепыча алел младенческой пяткой. В выпуклых глазах жила тревога. Но Кузепыч не дал ей зазнаться.

– Не утрать шныровское имущество! Оно у меня по описи проходит! – сказал он, вновь становясь собой.

Перед тем, как позволить метрочервю пожрать себя, они ненадолго остановились в сквере. Наста накинула на шею бусы, а Рина с Сашкой закололи булавки. Помня, что булавка не должна касаться шеи, Сашка долго возился с воротником. Когда же он, наконец, поднял голову, прямо перед ним стоял его прежний школьный учитель физкультуры по фамилии Курдюмов, который безжалостно заставлял его пробегать по пять километров за каждый пропущенный урок.

Сашка в ужасе попятился. На взмокшем лице физкультурника возникло встречное шевеление памяти, выразившееся в гармошке складок на лбу.

– А вы что тут делаете? Артурыча позову! – внезапно сказал Курдюмов, отступая на шаг назад.

Сашка заморгал. Курдюмов обычно разбирался со всеми вопросами сам и Артурычей не звал.

– Рина? Это ты? – окликнул он неуверенно.

Учитель физкультуры провел рукой по красному лицу.

– Ага, я! Прости! Ты очень похож на одного соседа, который два месяца путал нашу дверь с туалетом.

– Ничего… Давай руку!

Рина замотала головой. Давать руку мужику, путающему двери, ей не хотелось, хотя бы это был совсем и не он.

Вспомнив о Насте, оба повернулись к ней. Сашка ожидал, что и Наста окажется какой-нибудь Курдюмовой, но она изменилась не так глобально. Просто девушка лет восемнадцати. Ну чуть выше, чуть уже в плечах, с короткой светлой челкой и… если быть откровенным, на порядок симпатичнее.

– Волосы! – сказала Рина.

– Чего волосы? – Наста подняла руку и недоверчиво потрогала челку.

Не обнаружив, во что посмотреться, она метнулась к ближайшей машине. Развернув к себе зеркальце, уставилась на свое лицо. Смотрела и дергала бусы, наматывая их на палец.

– Красивый девушка! Куда тебя даром везти, красивый девушка? – произнес кто-то рядом.

Наста медленно повернула голову. С водительского места на нее смотрел молодой развеселый азербайджанец, улыбаясь не только зубами, но и розовыми деснами.

Наста опомнилась и отскочила от машины. Рина с Сашкой ждали ее, тревожно поглядывая друг на друга. У обоих были подняты воротники, в которые они сосредоточенно зарывались носами.

– Рано мы булавки воткнули, – пожаловался Сашка.

– Почему?

– Да нам три раза уже пытались по морде дать. И каждый раз по уважительной причине. Прямо даже неловко защищаться… Сашка вон жену бывшую встретил! Зачем ты ее бросил тридцать лет назад, а? – спросила Рина.

Рядом стояла полная пожилая женщина и держала Сашку за рукав. Сашка пыхтел. Ему и рукав хотелось вырвать, и одновременно было неудобно. Он потел и вел себя как пойманный воришка.

– Ты совсем не постарел! Просто скажи: зачем? Я все пойму! – повторяла женщина.

– Не надо его дергать! Он сам не понял, – встряла Наста.

Женщина вздрогнула, будто ее ударили, отпустила рукав и быстро пошла в толпу. Сашка шагнул за ней, желая задержать, но остановился.

– Только попробуй еще раз нагрубить моей жене! – пригрозил он Насте и качнул пальцем ее бусы. – И вообще, помнишь, что у тебя всего три часа?

Наста поежилась, как Золушка, у которой поинтересовались, что она собирается делать после двенадцати.

– Не лезь без мыла в душ! – отрубила она.

– Чего?

– В душу, говорю, не лезь! Че встали? Ну все, вдовы, потопали! – хрипло сказала она и шагами пошла к метро.

Ей дико хотелось курить.

В метро они заметно повеселели, особенно когда благополучно миновали турникеты. Сашка усиленно отворачивался, чтобы дежуривший у эскалатора милиционер не опознал в нем преступника с утренней ориентировки. Мало ли, чем аукнется булавка.

В вагоне, ощущая смутную вину перед брошенной женой, Сашка всем порывался уступать место и ловил за руки тетушек, которые от испуга отказывались садиться. Так они доехали до «Китай-города», а оттуда до «Третьяковской».