Татьяна Апраксина - Реальность сердца

— Убивайте предателей, — велел он оставшимся преданным. — Убивайте и кричите, что они повинны в ереси. Похищайте детей и подбрасывайте останки отступившимся. Призовите всех, на кого можете полагаться — пусть говорят о том, что герцог Скоринг еретик из еретиков. Пусть те, кто не боится седмицы мук, кается и называет среди еретиков предателей, и герцога Скоринга — называет первым. Через седмицу все вы будете освобождены и вознаграждены Господом, ибо близится час его возвращения! Семь раз наступит ночь, семь раз наступит день — и свершится!

— Нет, Фери, — Флэль уже в пятый раз слышал это обращение из уст дражайшего двоюродного брата, и каждый раз не ощущал, что называют его имя. Фери остался в Керторе пять лет назад. — Даже не надейся, что я полезу во все эти ваши дрязги. Отец тебе передал вот это, — палец Филипа уперся в нежно-кремовый лист шелка, — ты и прыгай. А я пойду с походом на запад. Из послания барона Кертора следовало, что Ференц Кертор из Керторов получает неограниченные полномочия представлять барона Кертора в его отсутствие по причине тяжкой болезни. Грамоту стоило показать Алессандру Гоэллону; дражайшие дядюшки поставили их в одинаковое положение, и Флэль подозревал, что барон вдохновился примером герцога Гоэллона… и подсказкой Филипа, само собой.

— Выкрутился, Змей? — вздохнул Флэль.

Филип, унаследовавший от матери-скорийки тяжеловесную грацию крупного полоза, только усмехнулся — еще бы он да не выкрутился. Змеем его прозвали еще в детстве, с легкой руки наставника, сказавшего как-то барону, что его наследник ленив, но зловреден, как гадюка после зимней спячки. Дядя ответствовал, что наследник его все ж таки не наследница, а потому гадюкой быть не может, не гадюк же он, в самом деле?

Еще от госпожи баронессы Филип получил в наследство светло-серые глаза, почти бесцветные. Это его портило, в остальном он был писаным красавцем — высокий, смуглый, с роскошной черной гривой до лопаток, с яркими губами на резко очерченном лице. Впрочем, глаза куда лучше соответствовали характеру Филипа Кертора.

— В общем, танцуй, Фери. У тебя отлично получилось. Папенька счастлив. А мне пора на военный совет. Понаехавшие в столицу по призыву герцога Алларэ… — прежнего герцога, мысленно поправил себя Флэль, — владетели Керторы, Агайрэ, Меры и прочих земель Собраны готовились к святому походу. Ясно уже было, что поход будет наибездарнейшим представлением жогларов, которых и на площадях-то играть не пускают, так, по трактирам. Разумеется, все бруленские и скорийские еретики еще до прихода благословленного воинства строем побегут в местные монастыри Блюдущих Чистоту — каяться и проходить очищение. Господа владетели погарцуют на конях, побряцают доспехами, устроят знатный пир по поводу победы над ересью и вернутся по домам, хвастая несовершенными подвигами.

Реми об этом высказался со свойственным ему сарказмом: «Славно прокатиться на запад в начале осени — вот и пусть катятся». Никакого ущерба делу «малого королевского совета» от святого похода произойти не могло, всех, кто был нужен в столице, уже предупредили, что им не следует усердствовать на поприще защиты веры.

Зато Флэль обнаружил, что его считают одним из ближайших сподвижников герцога Алларэ, и вообще влиятельной в политической жизни Собраны персоной. Кертор готов был занять только два поста на выбор: либо законодателя мод, либо распорядителя Большого королевского турнира — но ему никто не верил. Особенно после беседы с архиепископом Жераром, чтоб ему за это завтраком подавиться…

— Одеваться, — приказала влиятельная персона. Настроение было отвратное, а в нем Кертор находил удовольствие в капризах; именно зная, что он капризничает, попусту придирается к слугам и ведет себя, как распоследнее пустое место, он отдыхал и находил силы, чтобы и дальше волочь уроненное на него бремя.

Список благодетелей был велик. Открывался он герцогом Гоэллоном, заканчивался дядей-бароном. Еще в него входили Реми Алларэ, Эмиль Далорн, архиепископ Жерар и герцог Скоринг. Трудами всех этих негодяев Флэль Кертор, столичный повеса и салонный завсегдатай превратился… Противостоящему ведомо во что. В политика и интригана. Разумеется, не ради его прекрасных глаз и ясного разума — ради уверенности в союзе с Керторой.

— И кто тебе сказал, что такие воротники крахмалят, поганец? — интриган ухватил за шиворот слугу. — Дурак! Он же шею натрет!

— Так вы сами же велели!

— Когда это я тебе велел?!

— Вчера, господин Флэль!

— Враль! Неси другую рубаху. Штаны вычистил?

— Какие, господин?

— Все, какие есть!

— Не успел все-то…

— Свинья! Дом оставить нельзя, бездельники! Неси тафтяной костюм, тот, что с лилиями. Хорошенько доконав камердинера и куафера, Флэль все же отбыл из дома, вспоминая байку «выгони поросенка». Теперь слугам будет, чему порадоваться — в точном согласии с байкой.

— Очень вовремя! — вместо приветствия заявил Реми Алларэ тоном, которым впору солдатам командовать, а не к столу приглашать. — Присоединяйтесь к нам. По случаю смены жары приятной прохладой очередное заседание «малого королевского совета» происходило во дворе под ясенем. Три бутыли вина, валяющаяся на чьем-то расстеленном плаще груда спелых яблок с алыми боками, простые глиняные кружки. В паре шагов слуга жарил на решетке мясо… как же, слуга! Собственноручно господин герцог Алларэ с удовольствием орудовал длинным ножом. Алларцев потянуло на походный образ жизни?.. Пикник прямо во дворе собственного особняка — это нечто новое. Стоит обдумать. Предупреждать, правда, надо — Кертор тогда оделся бы попроще.

— Заранее привыкаете к тяготам похода?

— Делаем вид, — юный Алессандр беззаботно растянулся на травке.

— Скажите-ка, Кертор, — Реми сидел, прислонившись спиной к дереву. — Что вы думаете о нашем регенте?

— Опять? — взвыл Флэль. — Мы, кажется, отдыхаем?

— Вам кажется. Мы держим совет.

— Все, что я думал — я рассказал. Могу еще раз сказать. Редкостная дрянь. Не знаю, почему не убил его. Очень хотелось, и не раз.

— В Шеннору не хотелось, наверное? — подмигнул Реми.

— Да ради такого и на плаху пойдешь, как на бал!

— Забавно, верно, Фьоре? Может, их там семеро близнецов? Я вот тоже думал, что ему позарез нужен свиток с исповедью. Было так похоже на правду… ощутимо похоже. И вспомните Ассамблею.

— А что, собственно, случилось? — удивился Кертор. — Он раскаялся и ушел в монастырь?

— Да нет пока. Фьоре, разрешаете показать письмо?

— Разумеется… — господин герцог вытер руки ветошью и присоединился к компании с огромной миской жареного на углях мяса. Кертор внимательно изучил приказ покойного короля, потом подцепил на нож кусок мяса, откусил и задумался. О приключениях графа Саура в замке Шпроде и девицы Къела в замке Бру он уже знал; воспитаннику барона Кертора повезло больше прочих — но уж явно не по случайности. В Керторе редко думали о наемных убийцах, так что пробраться в замок труда бы не составило. Следовательно, Скоринг не врал, и действительно не только не собирался выполнять королевскую волю, но и сделал все, чтобы ей воспрепятствовать. С рыжим графом у него все прошло безупречно, но и в Бру, надо понимать, случилось бы то же самое — девица Къела пропала бы, и все. Королю бы доложили, что дело сделано. Или даже доложили; а потом он умер. Нетрудно понять, чьими стараниями… об этом вся Собрана уже знала, никакой тайны тут не было.