Татьяна Апраксина - Реальность сердца

— В словах ее, конечно же, была толика правды, и в некотором роде это можно считать за предсказание, к тому же, оно ведь отчасти сбылось, но ни о каком проклятии не может быть речи. Сказанное вам, конечно же, правда, но правда лишь в том смысле, что пресловутое обещание рано или поздно исполнится. Все люди смертны, синьора Далорн, и синьор герцог Гоэллон, понимаете ли, не исключение, но связи между тем, что было вам сказано и этим событием нет и быть не может.

— А… а что же тогда Эмиль?

— Вот это, синьора, вопрос интересный, я бы сказал, преинтереснейший, но найти на него ответ нам с вами, наверное, не удастся. Возможно, синьору Далорну приснился некий дурной сон, может быть, даже и вещий сон, как-то связанный с вашим опекуном, но он не вполне запомнил его или не понял, ваши же выводы сбили его с толку и подтолкнули к некоему неверному решению…

— То есть?! — Керо и раньше слышала, что беременные женщины склонны глупеть до степени невозможной и непозволительной, но на себе подобного еще не ощущала. Вот, ощутила.

— Вполне возможно, что синьору герцогу и впрямь угрожает некая опасность, которую мог бы предотвратить ваш супруг, однако ж, лично с вами эта опасность никаким образом не связана.

— Вы уверены? Вы уверены в том, что говорите? — вскочила синьора.

— В каждом своем слове. Видите ли, синьора Далорн, проклятия не берутся из ниоткуда и не могут не оставлять на проклятом отпечатка, ясного опытному взгляду. Должен быть и источник, и причина, и примета. Ни одной из ведомых мне примет на вас нет. — «Как странно! О подобном Руи не говорил ни слова. Он вообще не говорил о проклятьях…» — Та ведьма должно быть, стремилась по злобе своей напугать вас и смутить, но решись вы раньше рассказать обо всем служителю Сотворивших, ваше предубеждение было бы развеяно.

— Вот так… — Керо вновь присела на стул и закрыла лицо ладонями. — А я…

— Не пеняйте на себя, синьора, вы ни в чем не виноваты. Возвращайтесь домой и ожидайте своего супруга, молитесь за благополучие его и вашего опекуна. А если вы все же тревожитесь, посетите Нерукотворный Храм. Молитвы в нем достигают слуха Сотворивших быстрее прочих, а Мать Оамна покровительствует верным женам и миру в семье… Теперь женщина созерцала Нерукотворный Храм, в котором собиралась вознести молитву. Каким словом назвать это… это нечто. Не сооружение, ибо оно не дело рук человеческих, и не творение природы, а застывшее воплощение вышнего могущества. Храм пугал; пугал и вместо восхищения вызывал дурные неподобающие мысли. Те, кому хватило сил на возведение — или рождение? — этого чуда, почему они не пресекали войны, убийства, несправедливости? Ведь для этого достаточно было куда меньших усилий. Поразить молнией безумного короля, да и все. Сколько тысяч не погибло бы? Ответ Керо знала с детства: Сотворившие даровали каждому свободу распоряжаться своей душой. Но — разве они не вмешивались в ход вещей по множеству менее важных поводов? Карали и исцеляли, посылали откровения и знамения; так почему никто не послал вещий сон графу Къела? Почему не остановил Алви? Почему?.. На равнине вокруг Храма было странно тихо, словно те люди у костра двигались безмолвно и бесшумно. Даже голоса спутников звучали приглушенно. Ворчание Виктора едва достигало ушей женщины, шедшей в шаге впереди. Сухая ломкая трава пружинила под ногами. Теплая ясная ночь, очередная по счету. Ни птичьего пения, ни шелеста листвы, ни даже ржания лошадей. Тихо, мучительно тихо — так, что хотелось закричать. На минуту показалось, что вся затея — чистая дурь, а нужно дождаться утра и отправляться с паломниками и сопровождающими монахами. Огромные ворота — пять, шесть человеческих ростов? — были приоткрыты и звали войти внутрь. На теле гигантского черного нарцисса они казались пылинкой, крошкой пыльцы, и от этого было страшно. Основание Храма было уже, чем вершина, он раскрывался навстречу небу, и стоять, чувствуя над головой каменную громаду неисчислимого веса казалось нестерпимым.

— Я пойду внутрь, — сказала Керо. — Ждите меня здесь.

— Это неразумно, госпожа! — взвился на дыбы Виктор. — Мы будем сопровождать вас. Мы не помешаем вашей молитве!

— Нет. Внутри было темно — хоть глаз выколи. Керо, встав на цыпочки, вытащила из шандала факел, обнаружила, что его потушили недогоревшим и обрадовалась. Ей предстоял долгий путь наверх, и, хотя в липкой густой тьме она разбирала дорогу, хотелось света. Надо было взять в гостинице свечу, было бы лучше. Жаль, что паломники ставят свечи только на самом верху, у алтаря. Впрочем, может быть, кто-то обронил хоть огарок? Пройдя пять или шесть кругов, паломница не нашла ни единого огарка, зато споткнулась о некий предмет. Ощущая, как за считанный миг распухает колено, женщина с возмущением подняла оброненное — и изумилась; потом обрадовалась, что всего лишь набила синяк, а не порезалась. Шпага даже выглядела острой. Еще она выглядела старой, почтенной и сделанной искусным мастером. «Семь колец», — вспомнила госпожа Далорн уроки Кадоля. Интересно, кто ухитрился потерять по дороге оружие, которое украшало стены в парадных залах Старших Родов?

— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросила северянка, предполагая, что подобные шпаги сами собой с потолка не падают; где оружие, там должен быть и владелец. Никто не отозвался. Керо задумчиво огляделась. Она стояла на очередной развилке. Широкий ход вел дальше, наверх. Узкий — в очередную пещеру. Шпага лежала гардой к узкому; это, разумеется, ничего не значило. Трудно было предположить, что кто-нибудь станет швыряться подобным оружием, однако ж, любопытство тянуло внутрь. В конце концов, ей давно хотелось умыть лицо, да и колено смочить холодной водой не помешает… Должно быть, молитва Керо была услышана задолго до произнесения вслух — и впрямь из Нерукотворного Храма они быстрее достигают слуха Сотворивших! Воссоединение разлученной семьи состоялось, едва паломница сделала пяток шагов от входа в пещеру; однако ж, счастливым его назвать было нельзя: возлюбленный супруг в первый момент показался Керо мертвым. В следующий миг она уже ловила щекой дыхание, неглубокое, но достаточно размеренное, нащупывала пульс на шее и понимала — жив, жив, но без сознания, и не заметно ни единой раны, и крови вовсе нет, но в чем же дело, и лицо — белый мрамор, и застывшие ледяные руки…

— Эмиль? Эмиль, ну очнись, ну пожалуйста… — упрямый супруг на все призывы, пощечины и щипки никак не реагировал, на нюхательную соль — тоже.

Нужно было подняться и бежать вниз, наружу — за помощью, но женщине казалось: она отвернется, и муж умрет, тихо испустит последний вздох, а помощь, конечно же, опоздает! Отчаяние пульсировало в висках, выворачивало душу. Перед глазами запестрили цветные искорки, женщина испугалась, что сейчас лишится чувств — и от чего, от крайней, нестерпимой ярости!..