Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Тогда я умру.

— О, нет. О нет, ты не умрёшь. Они этого не допустят. Есть много способов возродить в человеке жажду жизни… напоминание о тех, что отдали свои жизни ради твоей — лишь один из них, — он невесело улыбнулся. — Они не остановятся ни перед чем — даже магией вмешаться в твоё сознание. Учитель ещё далеко не самый беспринципный в этой компании…

— Почему?

Всего одно короткое слово — но Алексас каким-то образом понял весь вопрос:

— Почему они такие? — он кивнул с каким-то мрачным удовлетворением. — Потому что это взрослые игры, Таша. Деловой подход. Большая политика. А там всё личное и человечное уходит в подполье.

Таша прикрыла глаза.

У неё из-под ног выбили все опоры, и сейчас она летела вниз, судорожно цепляясь ногтями за случайные выступы, которые замедляли падение лишь на миг — а потом выворачивались, ускользали из-под пальцев, и вновь у неё не оставалось ничего, кроме пустоты и неумолимо приближающегося дна.

Её бросили одну в тёмном лабиринте, и сейчас она блуждала по бесконечным коридорам, по нескончаемому мраку — и порой впереди вдруг мелькал свет, и казалось, что вот сейчас она подбежит к выходу, но она в который раз заходила в тупик, а свет ускользал, оказываясь лишь иллюзией, губительном миражом… В непроницаемой тьме часто мерещится свет.

А как хотелось снова просто верить, просто быть ведомой, просто идти с кем-то рука об руку, зная, что он всегда поддержит, когда ты оступишься, и пусть даже обманывая себя, но знать, что он рядом просто потому, что любит…

— Мне казалось, альвы другие, — сказала Таша вслух, — что они-то не могут поступать… так.

— Для всех альвов люди прежде всего — существа другого сорта, — Алексас пожал плечами. — К тому же Герланд провёл среди людей много лет, и это не могло не повлиять на его… мировоззрение.

— Какая ему выгода во всём этом? Почему он в Жураг Нара?

Алексас украдкой скосил глаза на альва. Тот не спал, конечно, — всем известно, что альвы не знают сна, лишь грезят наяву, — но признаков бодрствования подавать тоже не спешил.

— Он не очень охотно рассказывает о прошлом, — наконец проронил юноша, — но, кажется, когда-то он был Королевским Охотником. А потом его изгнали.

— Изгнали? Королевского Охотника?..

Охотникам было дозволено всё, даже страшнейший грех — убивать. Даже обычным Охотникам, стражам границ. А помимо них сразу после вступления на престол каждая альвийская Королева избирала своего, личного Охотника, и он становился её самым приближённым поданным, доверенным лицом и единственным другом. Второй по значимости персоной при альвийском дворе, чьё слово считалось почти законом.

Что же должен был совершить Королевский Охотник, чтобы быть изгнанным?..

— Да, изгнали. С запретом когда-либо пересекать границу Лесной. Тогда Герланд пришёл ко двору Адаманта и изъявил желание вступить в КЕАР, и Его Величество принял его, конечно же, с радостью, ибо нет равных альвам воинов… Но с тех пор, как Герланд покинул Атталиэн, он не находит покоя. И не найдёт, пока не докажет всему миру, что чего-то стоит, — Алексас вздохнул. — А возвести на трон законную принцессу — весьма стоящая вещь.

— Почему тогда он взял на воспитание вас? Если люди для него…

— Должен был что-то моему отцу. Тот перед смертью взял с Герланда слово, что он позаботится о его сыновьях, а альвы к любым словам относятся очень… щепетильно.

Таша вгляделась в его лицо:

— Ты немного рассказывал об Учителе, конечно, но почему-то мне казалось, что ты его любишь, — заметила она. — Но сейчас…

— Люблю? О, наверное, я его люблю. Но это, увы, безответная любовь, — Алексас горько рассмеялся. — Я бы умер, наверное, только чтобы узнать, что он действительно признаёт меня своим сыном, но он явно не считает меня достойным своих тёплых чувств. За все годы я не видел и намёка на отцовскую нежность.

— Как-то это знакомо, — пробормотала Таша. Помолчав, предположила уже громче, — а, может, тщательно скрывает? Зарывает… в глубинах души…

— Очень тщательно и очень глубоко, — согласился Алексас. — Так, что вовек не докопаешься и вовек не доплывёшь.

Таша поняла, что скатывает между пальцев мелкие трёхгранные листья. Вереск.

— Ты сказал — даже для тебя небо заволочено облаками… что это значит?

— Это место реагирует на твои чувства. Оно очень… отзывчивое. В сущности, Пустошь — отражение твоей души, — Алексас неопределённо обвёл рукой темноту. — Ты бывала здесь раньше?

— Да.

— И какой она была тогда?

— Ну… сначала всё было в тумане… а потом… она была цветущей. Солнечной. Небо голубое.

Алексас кивнул:

— А каким был мост?

— Коромыслом… высокий, резной.

— А ручей был ручьём?

— В смысле?

— Ну, в дурном настроении подходить к нему не стоит. Не говоря уж о дурных людях. Поразительно, в какую пропасть может обратиться ручеёк в зависимости от того, чью душу и в каком состоянии отразит, — он прислушался к чему-то. Потом вновь взглянул на неё. — Можешь честно мне ответить — какой ты видишь Пустошь сейчас?

Таша подняла взгляд, взглянув во мрак — и только тут поняла, насколько холоден ветер, трепавший её волосы, и до чего жёстки примятые стебли, колющие кожу даже сквозь платье.

…а теперь — только ветер холодный несёт меня прочь…

Видимо, ответ Алексас прочёл в её лице.

— Единственное, что здесь имеет настоящую силу — это твоя душа, — добавил он. — Заклятия, оружие — всё второстепенно. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется.

Лиственный комок кольнул пальцы.

— Расскажи мне… что-нибудь об альвах. Учитель же наверняка говорил тебе…

— Таша, мы можем ещё долго разговаривать, но ночь не так длинна, как ты думаешь. И руна действует не вечно.

Таша отшвырнула скатанные вересковые листья во тьму:

— Что ты хочешь от меня, Алексас?

— Я просто не хочу, чтобы ты была несчастлива.

— И ты считаешь, что, став свободной, я немедля стану счастливой? Но, не приняв помощь Жураг Нара, я потеряю все шансы вернуть Лив, и…

— Больше всего я хотел бы, чтобы ты пошла с нами. С Герландом, с Найжем… со мной, с Джеми. Чтобы ты была в безопасности. Чтобы ты всегда была рядом, чтобы мы всегда могли тебя защитить. И я бы отдал всё, только чтобы ты забыла сестру, мать… его. Чтобы тебе не за что было мстить, чтобы не было нужды снова рисковать жизнью. Но тогда это будешь уже не ты, — Алексас бесконечно печально смотрел на неё. — Я хочу, чтобы ты жила. Мы хотим. И Жураг Нара не может дать тебе то будущее, в котором ты сможешь остаться собой. А оставаться собой — единственное, что ты обязана делать в этой жизни. Просто быть доброй, спокойной, светлой. Просто… быть.

— Алексас…

— Я не знаю, что ты должна делать сейчас. Я не знаю, как тебе помочь. Я не знаю, как спасти твою сестру. Я знаю только, что сейчас ты идёшь по неверному пути, — он чуть улыбнулся. — "Делай, что должно, и будь, что будет"… наверное, это лучшее, что я могу тебе посоветовать. Действуй — сама. Гори. Пытайся. Пробуй. И тогда никто не сможет тобой играть.