Людмила Безусова - Каждый выбирает по себе

Мать, тихо подвывая, вцепилась в холстину, покрывающую дроги. Один из спешившихся ратников напрасно пытался удержать вырывающуюся из его рук женщину.

Мальчик осторожно выбрался из своего убежища и подобрался поближе.

— Твой муж заслужил честную кроду**. — Князь слез с коня, прихрамывая, подошел к телеге, откинул покрывало, всмотрелся в застывшее лицо своего гридня***. — Он погиб на поле брани, как достойный вой. Я обязан ему жизнью.

"Отец? Отец погиб?" — У Родослава дыхание перехватило от осознания потери. С трудом сглотнув горький комок, сжавший горло, он протиснулся между дворовыми людьми.

— Кто из вас умрет вместе с ним? — Вопрошающий взгляд князя обежал родовичей своего телохранителя. — Кто согласен проводить его в Ирий?

— Я! — Родослав выступил вперед, и услышал, как глухо охнула старшая сестра, а за штаны его ухватила чья-то ловкая рука, потащила назад. Он, не оглядываясь, нетерпимо оттолкнул чужую длань, и прошел к князю. — Я согласен разделить с отцом тяготы последнего пути.

— Добре, — князь утвердительно кивнул головой. — Сын у Гордея под стать ему вырос…

Тут же по обе стороны от мальчика встали дружинники. С этого мгновения и до начала похоронного обряда они уже не отходили от мальчика ни на шаг и не давали родным поговорить с ним. Однако Синеока, младшая из четырех дочерей Гордея, выбрала момент, лисой подольстилась к стражам (двенадцатилетняя плутовка умела увещевать, когда хотела, чем и пользовалась беззастенчиво), проскочила мимо них и жарко зашептала брату прямо в ухо:

— Родька, что ты сделал? Ты о нас подумал?

— Уйди… — решительно сказал мальчик.

— Ведь на тебе весь род прервется… Ты последний мужчина. Отец так на тебя надеялся…

— Я с ним и останусь.

— Дурачина ты, матери каково будет — двоих сразу потерять? Она ж и так свету белого не видит, третий день без продыху воет, все старшие делают… И одёжу шьют, и тризну готовят. Родька… — девочка внезапно залилась слезами, прижала брата к себе. Тот, набычившись, вырвался из крепких объятий. — Ведь не обязательно было соглашаться… Давно уже кроду, как пращурами заведено, не делают. Как мы без тебя?

— Я сам так решил, а давшим согласие на кроду обратного пути нет.

— Да тебе ведь только девять лет минуло. Что ж они, не понимают?

— Я волен в своем ответе. Хватит… Уходи… — Родослав оттолкнул сестру, развернулся к стене. — А не уйдешь, закричу на весь мир.

Синеока отпрянула, обиженно сверкнула глазами, и, не сказав больше ни слова, выбежала из парадной горницы, в которой временно обитал брат.

Мальчик тоскливо посмотрел на стол, уставленный яствами, на мягкую парадную постель, заваленную подушками, на новые одеяния — отправляющемуся в мир иной полагалось все три дня до погребального обряда провести в веселье и праздности, пока не придет назначенный срок, однако ничего не радовало. Да и немудрено… Самому стыдно признаться, но сердце сжимается от страха…

Поутру, едва поднимающее солнце позолотило маковки деревьев, за ним пришли. Так и не сомкнувший в эту ночь глаз Родослав медлительно натянул алую рубаху, вышитую по вороту угловатой рунической вязью, туго затянул завязки плисовых штанов, вдел ноги в узорчатые вязаные чулки, плотно охватившие стопы.

— Готов… — вымолвил он, не поднимая головы.

Хмурый дружинник развернулся и молча вышел из горницы. Родослав понуро поплелся за ним. Все-таки растеребила Синеока душу, заставив усомниться в правильности выбора.

Свежий ветер холодом ожег лицо, остудил пылающий нестерпимым жаром лоб. Дойдя за провожатым до околицы, мальчик оглянулся — по седой от росы траве тянулся темный след. Только сейчас он почувствовал, как окоченели ноги в промокших насквозь чулках. "А ведь сегодня будет хороший день… — отстраненно подумал мальчик, — нежаркий…". Осталось всего ничего — спуститься к реке, но каждый шаг давался с неимоверным усилием.

Туманная дымка полностью скрыла оставшиеся позади строения, мутноватой завесой повисла перед глазами, не давая рассмотреть низину. Негромкий шум голосов доносился с берега реки, стихающий по мере приближения Родослава. Вся община уже собралась здесь — немного поодаль стояли сестры, поддерживающие под руки мать, да у самой воды сомкнутым строем расположились облаченные в ярыцы**** дружинники. Один их них держал под уздцы оседланного Буяна, отцова жеребца. Конь, чуя дух смерти, пытался вырваться, но лишь бессильно вздергивал голову, удерживаемый крепкой рукой.

Шеренга воев расступилась, открывая мальчику проход к краблю*****. Посреди него, на возвышении, покрытом парчой, возлежал покойный гридень. Рядом стояли пузатые сосуды с напитками, на расписных блюдах разместились хлеб, яства и плоды, переложенные пахучими травами, терпкий аромат которых забивал все остальные запахи.

По шатким сходням мальчик поднялся в широкую плоскую лодку и замер, не решаясь подойти к отцу. Родослав смотрел на него, словно не до конца осознавал, что тот действительно мертв. Истошное ржание жеребца, почти мгновенно сменившееся предсмертным хрипом, вывело мальчика из оцепенения. Он глянул на берег — князь сноровисто вспорол Буяну брюхо и теперь держал в руках ещё пульсирующее сердце. Темная кровь стекала по его рукам, обильно пятная яркую подножную зелень. Подоспевший дружинник парой ловких движений отсек коню голову. Вдвоем с князем они поднялись на крабль и уложили останки животного в ногах покойного. Мальчику показалось, что в мертвых глазах жеребца блеснула слезинка. Он сглотнул подступившую к горлу тошноту и малодушно отвел глаза от отцова любимца: — "Ничего, скоро мы с тобой будем вместе… И с отцом…".

— Нет, невмочь… — подступивший было к Родославу князь развернулся и, вытерев окровавленный клинок о штаны, вложил его в ножны. — Такой малец… Пусть как есть… Славный Ирий примет вас… — он махнул рукой воям.

Те, стоящие с заранее подожженными от костра факелами коснулись просмоленных бортов лодки и широких деревянных чаш с заранее налитым маслом. Вскоре борта крабля охватил огонь, пока ещё слабый, но он набирал силу с каждым мгновением. Дружинники длинными слегами оттолкнули горящую лодку от берега. Течение подхватило её, закрутило, вынося на середину реки. Долгий слитный вздох пронесся над берегом.

"Почему? — пытался закричать мальчик, но судорожно стиснутое горло не пропускало ни единого звука. — Почему ты не убил меня, как положено?".

Вставший стеной огонь полыхнул нестерпимым пламенем, добравшись до сосудов с крепкими настойками. Родослав машинально отступил на середину лодки, запнулся за возвышение, едва не упав на мертвое тело. От хриплого кашля и жара саднила грудь, глаза слезились от чада, трещали опаленные волосы.