Джудит Тарр - Аламут

— Ну?

— Сделка, — произнесла она. — Я освобождаю тебя из этого места, договариваюсь за тебя с Синаном и потом доставляю тебя туда, куда ты захочешь.

Из груди Айдана вырвался вздох.

— Что… почему…

— Сайида напомнила мне об искусстве приручать соколов.

Она сошла с ума. Или…

— Это шутка?

— Я не играю в такие игры.

— И не позволяешь этого другим. Именно так. И предлагаешь мне свершить мое отмщение.

— Почему нет?

Он положил ладони на пояс. В желудке бурлило вино. Он не мог заболеть лихорадкой, его племя не болело, но голова была легкой, лицо горело.

— Есть и цена. Не так ли?

— Так.

Его руки чуть разжались. Наконец-то проблеск смысла.

— Что же это?

— Ты.

Он уставился на нее.

— Ты, — повторила она. — В моей постели. Пока ты не удовлетворишь меня.

Он засмеялся. Она нет. Молчание затягивалось. Он подался вперед.

— Пока я не удовлетворю тебя? Это все?

— Этого достаточно.

— Что… если я… не…

— Ты полагаешь, что не сможешь?

Он оскорбленно выпрямился.

— Разве это такая высокая цена? — спросила она. — Я дам тебе то, чего ты больше всего желал. В ответ ты дашь мне то, чего я желала с тех пор, как впервые увидела тебя в Иерусалиме.

— А если я не хочу этого? Если я не хочу, чтобы меня покупали и продавали?

— Тогда ты глупец.

Он ударил по полу кулаками.

— Проклятье , женщина! Ты хочешь, чтобы я любил тебя или чтобы я убил тебя?

— Я ничего не знаю о любви. Я могу быть только тем, что я есть. Ты заключишь сделку?

— А чего будет стоить мне отказ?

— Ты будешь томиться здесь, пока не сдашься. А Синан тем временем продолжит преследовать твоих родственников.

Айдан почесал подбородок. Марджана смотрела на него. Он опустил руку.

— Дашь ли ты мне время подумать?

— До закатной молитвы.

Она дала это время неохотно, но все же дала, и щедро. Он не смог заставить себя поблагодарить ее. Он закончил одеваться, пока она сидела там, и оставил ее сидеть, устремив взгляд в ничто.

Он отправился всего лишь на вершину скалы. Марджана была достаточно мудрой, чтобы не последовать за ним ни телом, ни сознанием. Айдан оперся подбородком на колени. Он знал, что Сайида занимается внизу своими делами, а Хасан учится бегать. Марджана исчезла. Ее отсутствие для него было подобно головной боли.

Что, во имя Господа, заставило ее пойти на такую сделку? Одна ночь с ним, а в обмен так много: его свобода, его месть.

Прошлой ночью она пыталась соблазнить его. Она подошла к этому необычайно хорошо, до тех пор, пока не добилась успеха. А теперь, утром — это.

В Каркассонне она вызвала бы скандал.

Он улыбался, потом прикусил губу. Он должен был возмутиться. Разве он дамасская шлюха, чтобы продавать свое тело за какую бы то ни было цену?

Даже за такую.

Церковь назвала бы это смертным грехом.

Церковь называла его колдуном и сыном дьявола.

По вере ислама даже отродье дьявола могло войти в рай.

Он обхватил голову руками. Размышление было искусством, в котором он никогда не был силен. Он слишком хорошо умел действовать.

Голова его поникла. Нет. Он должен думать. Джоанна…

Джоанна, которую он любил, которая носила его ребенка…

Джоанна, которая была женой другого мужчины.

Было ли в этом мире хоть что-нибудь чистое и простое?

Он вызвал в памяти ее лицо, ощущение ее плоти под его руками, ее запах, когда она взяла его в свою постель; яркость ее крови, струящейся из-под клинка Марджаны. Все это было человеческим. Любимым, но человеческим.

А он не был человеком. Даже наполовину. Здесь, в пустыне, в своей волшебной темнице, он знал это без надежды избежать этого знания. Человек взял бы то, что ему предлагают, и обратил бы это к собственной выгоде, и не тревожился бы, что предает свою возлюбленную. Разве она уже не предала своего мужа?

Она могла бы понять. Не простить, быть может; она не была настолько святой. Но она увидела бы логику в этой сделке, предложенной Марджаной. Женщины — ужасающе логичные создания; даже смертные женщины.

А он… чего он хотел…

Он хотел их обеих.

Да. Даже Марджану. Прекрасную, смертоносную, неумолимую Марджану, которую он разучился ненавидеть.

Но взять ее так, как она приказывает; позволить ей взять себя…

Он взлетел в небо.

Когда солнце село, он вернулся в пещеру. На его халате было несколько новых дыр, ветер спутал его волосы. Он слегка хромал. Он задержался у источника, чтобы напиться, меряясь взглядами с пустынным ястребом, присевшим отдохнуть на смоковницу.

Его уже ожидала еда, но Сайида с Хасаном легли в кухне и не показывались оттуда. Что Сайида думала о происходящем, Айдан не хотел знать. Он, как обычно, искупался, с проклятиями распутывая волосы, а после нарочно снова натянув рваный и пыльный халат. Есть ему не хотелось, но он выпил чашу вина. Наполнил ее снова, и снова.

Именно тогда, когда закатная молитва завершилась, он поднял взгляд и увидел, что Марджана здесь.

Он чуть помедлил, чтобы заставить ее ждать; пусть она страдает за то, что заставила страдать его, купив его. Затем, резко и окончательно, удар.

"Нет, — хотел сказать он. — Нет. Я тебе не шлюха."

— Да, — сказал он.

Выражение ее лица не изменилось.

— За мою свободу, — сказал он. Голова у него кружилась, но не от вина. — За то, чтобы Синан отвратил помыслы от Дома Ибрагима. И еще одно.

Она ждала.

— Ты не должна больше никаким путем причинить вред леди Джоанне или ребенку, которого она носит.

Глаза ее сверкнули. В этот миг он узнал о ее решении. Она сделает это ради него. Она откажется от мести.

Марджана склонила голову.

— Как пожелаешь, — сказала она.

Затем наступило молчание. Айдан поднес чашу к губам, поколебался и поставил ее обратно. Ее голова оставалась склоненной. Если бы он пригляделся внимательнее, то увидел бы, что она дрожит.

Марджана плакала, и не от счастья. Ее отчаяние отозвалось в нем холодом. Она хотела этого так сильно, и теперь она получила это, но оно было пустышкой, купеческой сделкой, унылой и лишенной любви.

Она вскинула голову.

— Но я получила это! Если это единственный путь, пусть будет так. Так начертал Аллах.

Айдан с болью сглотнул. Ее лицо было застывшей маской. Он шагнул к ней, взял это лицо в ладони. Она задрожала от его прикосновения.

— Госпожа, — произнес он. — Марджана. Я не ненавижу тебя. — Губы ее сжались; она пыталась высвободиться. Он обнял ее. — Я не знаю… я боюсь… я думаю, что смог бы полюбить тебя.

Она вырвалась из его объятий; ее гнев обжег его.

— Я говорила, чтобы ты не лгал. Даже чтобы успокоить меня. Особенно чтобы успокоить меня.

Он покачал головой, хотя это было больно.

— Я не лгу. Я хотел бы этого. — Он взял ее за руки. Они были холодны. — Ты думаешь, что было бы лучше для всех нас, если бы я подошел к этому холодно, как мужчина к браку по сговору? О, Боже! Ты неверная и ассасинка, а я принял крест. Наши веры и наши народы воюют между собой. Даже Джоанна, при том, что у нее есть муж и родня, и при том, что она смертная, лучшая пара для меня, чем ты.