Кэтрин Фишер - Скарабей

Она поспешно встала на колени и поползла за стариком.

Подземный ход оказался длиннее, чем она ожидала. Странным казалось, что громадный коридор заканчивался таким узким коридором. Острая щебенка впивалась Мирани в ладони, оставляла синяки на коленях. Наконец старик с трудом повернул голову и прошептал:

— Как ты?

— Далеко еще?

— Совсем чуть-чуть. — Изогнувшись, он передал ей лампу. — Видишь, что у тебя под ногами?

Это была не щебенка. А драгоценные камни.

Туннель был усыпан самоцветами: ониксы, опалы, яшма, обломки бирюзы, лепестки халцедона. Она ахнула: стены были без единого просвета усыпаны миллионами бриллиантов. Их грани поблескивали в тусклом свете радужными переливами, и нигде между ними не было заметно ни кусочка голой стены.

Она очутилась в сокровищнице. Драгоценности царапали спину. Она подняла голову — и волосы зацепились за торчащие из камня аметисты. Под пальцами резала кожу острая, как стекло, рубиновая пыль.

— Невероятно!

— Подожди удивляться, мы еще не дошли до конца. — Он пополз дальше. Его голос доносился до нее тихим, искаженным, огонек лампы то вспыхивал, то терялся в тени. — Ума не приложу, как они его сюда затащили… А может, и не затаскивали. Может, выстроили вокруг него всю гробницу.

И вдруг старик исчез.

Впереди туннель озарился золотым сиянием. Мирани увидела квадратный проем, а за ним пылал ослепительный свет. Ее глаза сами собой зажмурились. Казалось, там, в подземном зале, встало солнце. Золотистые лучи залили ей руки и лицо, превратили туннель в реку сверкающих кристаллов, текучих и струящихся.

Мирани вползла в подземный зал.

Выпрямилась на усыпанном лепестками полу и подняла голову.

Какой же он огромный! Исполинский диск из чеканного золота, идеальный, нетронутый, сияющий, как солнце под землей. Он свисал с потолка, отражал тусклый огонек лампы в руках старика и превращал его в мягкое тепло, от которого перехватывало дыхание. Оно наполняло воздух, как звук струны, как удар гонга.

Старик прошептал:

— Посмотри, Мирани, какой он тонкий.

Его слова загудели, зарокотали вокруг диска, полились по его вогнутой плоскости, распались на слоги и буквы.

Изумленная Мирани обошла вокруг диска. Металл был тонкий, как яичная скорлупа. Его создатели непонятным образом сумели сделать поверхность без единой впадинки или отметинки. Абсолютное совершенство. И старик был прав: его не смогли бы пронести через коридор, не говоря уже об узком туннеле. Как же он сюда попал?

«Он поднялся из глубин, Мирани. Встал, как встает солнце».

Голос Бога прозвучал так близко, так чисто, что она инстинктивно бросила взгляд на старика. Но тот только смотрел на диск, и его лицо было залито золотым сиянием.

— Это не объясняет…

«Настоящее солнце намного больше. Больше, чем пустыня, шире, чем океан. В его сиянии уместился бы весь мир, Мирани, и все-таки я качу его по небу одним пальцем. И в людях тоже есть солнце. Оно скрыто глубоко в темноте, как вот это. Пламенное, золотое».

Она хотела спросить его о Сетисе, но тут старик сказал:

— Хорошо, что Аргелин об этом не знает! Здесь, внизу, скрыты чудеса, какие и не снились людям, и нельзя допустить, чтобы они попали к нему в лапы. Креон рассказывал, гробницы тут тянутся бесконечными лабиринтами, и не хватит целой жизни, чтобы обойти их все. Поэтому можно только гадать — сколько же лет этому альбиносу? Сколько веков он живет здесь, внизу?

Он повыше поднял лампу.

— Я хотел, чтобы ты увидела его, потому что Сетис говорит, будто ты слышишь Бога. Скажи ему, Мирани, что мой сын сейчас находится на службе у него, поэтому он должен заботиться о нем вместо меня. Попросишь, Мирани?

— Он тебя слышит, — ответила она тихо.

— Да, но что он отвечает? — Старик обернулся к ней, и в золотом сиянии она увидела у него на лице ужас. — Ты теперь Гласительница. Передай мне, что он говорит.

«Боги не дают обещаний. — Голос был невесел. — Он что, считает, что события всего мира вертятся вокруг его забот? Вы, люди, думаете только о себе, Мирани».

Она прикусила губу. Потом сказала:

— Бог услышал твою просьбу.

— И что?

— И обещал позаботиться о Сетисе.

Отец с благодарностью кивнул.

А у нее в ушах Бог рассмеялся:

«Теперь ты понимаешь, каково приходилось Гермии? Скажи мне, Мирани, где проходит граница между тактом и ложью?»

Она раздраженно отвернулась. И вдруг, вскрикнув, отпрянула.

Стены подземного зала покрылись радужной коркой из миллионов жуков. Скарабеи и уховертки, рогачи и древоточцы. Они ползли мерцающей волной, висели под потолком копошащимися сгустками, падали и взлетали обратно. В сиянии золотого диска поблескивали изумрудно-черные надкрылья.

Мирани содрогнулась, прижав ладони к губам.

— Наверно, приползли на свет, — сказал отец.

Она не ответила. Потому что почувствовала довольно болезненный укол совести: она вдруг вспомнила о броши со скарабеем, которую дала Мантора.

Она совсем про нее забыла!

Она забыла сказать о ней Шакалу!

В синем утреннем небе пылало солнце.

Сетис вошел с улицы, задержался ненадолго в благословенной тени на лоджии и утер пот с лица. Дорогая новая туника прилипла к спине. Здесь было прохладнее, с моря дул легкий ветерок. Он поправил свиток под мышкой и поглядел на голубой горизонт, видневшийся за морем городских крыш.

Пусто. Корабли, удерживавшие гавань в блокаде, отошли подальше от берега, и их не стало видно.

Это было и хорошо, и плохо. Из-за перебоев в торговле Порту грозил голод, но зато Император еще не пошел в атаку и вряд ли нападет, пока Аргелин удерживает в плену его любимого племянника. Ходили слухи, что к генералу под видом торговца верблюдами прибыл императорский посол, чтобы вести переговоры об освобождении принца Джамиля, но Сетис не знал, правда ли это. Даже если правда, то он этого посла не видел.

Стены аркады были увиты побегами кустарника с розовыми цветками, на их аромат слетелись пчелы. Он не знал, как называются эти цветы. Может, Мирани знает. Он осторожно коснулся цветка. Слишком уж засиделся он среди свитков и книг. Слишком много лет он провел в гробницах.

Впереди, на открытых площадках палестры, занимались гимнастикой мужчины, мальчики, несколько девушек. Он шел по прохладной аркаде и смотрел, как они борются. Блестели умащенные тела, бугрились мускулы. В жарком воздухе звенели крики, вздохи, смех. Возле купален рослые воины тренировались в единоборствах. Блестели бронзовые мечи. Сетис узнал гортанный язык горцев.

Сетис вышел из аркады и пересек тренировочный двор. Жаркое солнце опалило обнаженные руки.

— Эй, — окликнул он.