Юлия Боровинская - Лисьи листы

87 месяцев — это будет… чуть больше семи лет! А они там живут по ночам уже двадцать! И не знают. Боятся. И никто не рискнет…

Я внезапно поняла, отчего именно этот отрывок оказался в Книге Долгов, когда мы взяли ее в руки. И куда делся Хитч. Идиот! Мальчишка! А если это всё неверно?! Мало ли ерунды понаписано в старинных рукописях?!

Я сама мало что тогда соображала. Как я дверь-то за собой не забыла запереть — удивляюсь! Во всяком случае из дома я вылетела прямо в шлепанцах — хорошо, хоть в халат не успела переодеться!

И джип, и мотоцикл мирно стояли в гараже, ключи я всё же сообразила прихватить с собой, так что старенькая моя машинка доставила меня к Двери буквально за десять минут. Я хлопнула дверцей и рванула к призрачной занавеске.

Китайский сад был пуст — ни Хитча, ни (о, господи!) мантикоры. А солнце светило по-весеннему радостно, щедро разбрасывая золотые пятна сквозь листву деревьев. Теплое, ласковое солнышко — но вот безопасное ли? Откуда было взяться ответу?

Я как-то очень слабо представляла себе, что же делать. И хотя мотоцикла у меня не было, я побежала по нашему прежнему маршруту: улица, поворот, проспект…

Хорошо, если с Тошкой ничего не случилось, и я просто зря развела истерику! А если… Тогда мне придется дождаться ночи и как-нибудь — как угодно, хоть за хвост волоча! — вытащить его к Двери, к Лао, к Авенусу. А там я буду орать, рыдать стучать кулаком и требовать, чтобы они пытались что-нибудь сделать. И может быть…

Он шел посередине проспекта — прямо по белой полосе. Мальчишка. Идиот. Святой. Иногда он сворачивал к домам, стучал в окна первого этажа и улыбался испуганным лицам, нерешительно выглядывавшим из-за штор.

— Хитч!

Я и не знала, что умею орать так громко. Он остановился, оглянулся и тоже побежал навстречу мне. И когда мы уже обнимались под перекрестными взглядами всей улицы, когда я уже сглотнула первые слезы, до меня внезапно дошло:

— Слушай, а как же ты прошёл в Дверь?! Сам?!

Он улыбнулся мне и что-то совершенно запредельное, светлое и чуждое на миг затуманило его глаза:

— Сам. Я просто очень, невыносимо захотел это сделать. Ну, должен же хотя бы один из нас уметь хотеть очень сильно.

Яркое, яростное солнце упиралось лучами мне в затылок, но я уже не боялась его, я ничего в этой жизни не боялась, повторяя сквозь смех и слезы:

— Дурак! Нет, ну, какой же ты дурак!

И звонкий детский голос заставил меня замолчать:

— Мама, мама, смотри: я стою на солнышке!

«Лао» — старик, старый, «Сяо» — маленький (-ая) по-китайски.