Олег Дивов - FANтастика

Даже о женщинах из борделей она думала хорошо. Ей представлялись добрые, всеопытные и заботливые шлюхи, пахнущие розовой водой, лавандой и сандалом. Такие женщины — это старушка знала из романов — несут в себе мудрость жизни, воспоминания о тысячах планет, их тела горячи и сладки, в глазах — мечты о звездах, своими изощренными ласками (жены и даже невесты так не умеют) они рассказывают мужчинам о прекрасных дальних странах, о закатах и восходах над морями из дымчатого опала, над горами из бледной бирюзы… Конечно же, они отдавались ее внукам не только за деньги. Тут и думать нечего — внуки были необыкновенные мальчики! Они любили слушать истории о дальних морях и звездах.

Один полагал себя поэтом, другой — фотохудожником. У обоих получалось нелепо, но весело. Весь мир вокруг них смеялся, напевал, а отдельные предметы — зонтики, кофейные чашки, стулья — даже танцевали. У мальчиков не было врагов, только друзья. И даже те, кто убил их, не сделали бы этого, будь у них возможность…

…Конечно, они примут ее, думала официантка. Кто передавал записки? Кто стоял на посту, чтобы родители не застукали, пока брат с будущей своей женой целовались и кое-что еще, в ее — между прочим — комнате? Это, знаете ли, было хлопотно…

Она хихикнула, сливочник дрогнул в пальцах и уронил каплю на скатерть.

— Вы сегодня рассеянны, милочка, — сказала старушка.

Официантка не расслышала, улыбнулась и ответила:

— Благодарю вас. Приятного аппетита.

Нико успел соорудить катапульту и даже опробовать ее — шарики из жеваной салфетки здорово летели и исчезали в сумраке над головами танцующих.

— Сейчас будет цирк, — сказал капитан Паташон и подмигнул Анне. — Смертельный номер. Превращение дикого грузина в ручного обезьяна.

— Да, сейчас она выйдет, — сказал Нико и выставил нос по направлению к сцене.

Певица появилась в перекрестии лучей, платье на ней ожило — потекло искрами с плеч на пол… Голос ее плыл медленно, огибая столики, обходя танцующие пары.

Трубач посмотрел ей в спину, и у него задергалась щека. Потом он сделал зверское лицо и прижал мундштук к губам, нахмурился. Но звук трубы вышел теплым и легким.

Нико гортанно стонал и щерился. Когда голос певицы толкнул его в грудь, он громко выдохнул:

— Ах-ха! — и остеклянил глаза.

Поднялся, ссутулился, действительно как обезьяна, и направился к сцене. Там он занял привычное место — у стены, напротив лаковой туши контрабаса. Он знал, что со сцены не видно его изуродованного лица.

Случайные пары, проплывавшие мимо Нико, чувствовали тяжкую вибрацию воздуха и спешили подальше. Некоторые оглядывались.

— Он никогда ей не скажет, ни за что, — сказал Паташон.

Ему надоело смеяться над Нико, и он пошел в уборную.

— Надо танцевать, — сказала Анна, и мы с ней почти сразу оказались в самом центре площадки.

Она танцевала не очень хорошо, делала некстати строгое лицо, кусала губы и к тому же пыталась вести. Я сильнее сжал ее талию пальцами здоровой руки. И почувствовал, как сильно она дрожит.

— Идемте к вам. Сию минуту, а то я не смогу. — Она остановилась и поглядела на меня с вызовом.

— Пойдем, — сказал я. — Это недалеко.

Первое, что сделал агент Ковальский, закрыв дверь каюты на ключ, — выскользнул из куртки смокинга. Куртка упала на пол, раскинув рукава в пьяном жесте. Вся она была в пятнах от ликера, а атласный лацкан в двух местах пострадал от зажженной сигареты, словно смокинг пытали.

Хохотнув, Ковальский наподдал ногой, и куртка отлетела в угол, легла неопрятной тряпкой.

— Ты в самом деле пьян? Или нанюхался?

В углу каюты, в кресле, сидел буфетчик и держал на коленях большой пистолет.

Ковальский улыбнулся:

— Какая встреча! Хотите выпить? А у меня до вас дело. Я, видите ли, истратил все запасы… ну, вы понимаете — чего. Шепнули — про вас. Заплачу хорошо. А вы как догадались о моей беде? Интуиция? Вы — телепат? А, ну конечно… вы живете в мире расширенного сознания! Ваш разум парит в сверхэкзистенциальном микрокосме ипрозревает тайны чужих астральных оболочек…

— Ты — дешевка, — сказал буфетчик. — Никакой ты не богемный ширяла. Ты — сыч. Зовут тебя Анджей Ковальский. Я знал о тебе раньше, чем ты взошел на борт.

— Интересно, — сказал Ковальский и облизнулся. — Только вы ошибаетесь. Микрокосм затуманен. Осмос атакует…

Буфетчик смотрел на него тускло.

В своих владениях, за стойкой, он казался затюканным, прибитым типом, этаким маленьким пескарем с выпученными от постоянного испуга глазами.

Теперь же с неприятным удивлением Ковальский видел перед собой грузного, по-видимому, очень сильного мужчину с крепким подбородком.

— Ты идиот, — сказал буфетчик.

— А вы — сердитый сукин сын, — парировал Ковальский. — Не хотите продавать — не надо. Найду в другом месте.

— Про тебя говорят, что ты — упрямый псих, — сказал буфетчик. — Так и говорят — псих. Прямо сейчас тебя убить? Мне ничего за это не будет.

— Вы хотите меня астрально уничтожить? Это скучно! — В голосе Ковальского прозвучало самое неподдельное изумление.

— Ты знаешь, что это такое, придурок?

В руке буфетчика медно блеснул маленький жетон с гравировкой и номером.

— Видишь это? Ты — фуфло. Я — сотрудник контрразведки. Понимаешь, придурок, разницу? Я буду продавать героин тоннами у тебя под носом, а ты и другие неудачники вроде тебя — на версту ко мне не подойдете. Можешь проверить, если хочешь. Давай, проверяй, недоносок. Тебя сразу уберут. Ты никому не нужен.

— Ч-черт! — сказал Ковальский.

— Ого! Да ты не такой тупой… Ладно, умник. Сядь, порукоблудствуй. Я ведь к тебе за удовольствием зашел. Посмотреть на твою рожу поганую, как она вытянется… Я доволен. Поимел тебя, как девку.

Буфетчик встал и подошел к двери.

Ковальский задыхался. Он не испытывал ненависти к этому человеку — просто ему казалось, что буфетчик выпил весь воздух в его каюте, и если он уйдет так просто, то останется вакуум, в котором он, Ковальский, погибнет, едва закроется дверь.

От буфетчика волнами исходили животная злоба и мощь. Он не повышал голоса, не делал резких движений, и от этого стоять рядом с ним было даже страшнее.

Буфетчик сказал что-то, Ковальский не расслышал и переспросил:

— Что?

— Дверь отопри!

— Сейчас, — пробормотал агент и подумал: «Какой же он все-таки здоровый… Удивительно даже!»

— Понимаете ли, — сказал он растерянным тоном и опять облизнулся, — вы все-таки недооцениваете угрозу осмоса. Постичь ее можно только вне границ разума, оттолкнувшись от колеса Сансары… Мы живем в мире символов и предзнаменований, и наша странная дерганая музыка, и наша болезненная поэзия, больше похожая на шаманские выкрики, — все это лишь результаты контузии от взрыва какой-нибудь неизвестной звезды…