Василий Горь - За гранью долга

— "Черепахой", ваше величество… — слегка успокоившись, тоном ниже произнес барон. — Закроются щитами с боков и сверху — и вперед… Без потерь, конечно, не обойдется, но это уже неважно — дорога на Элирею открыта, и ее дни уже сочтены. Мы победили, сир!

— Не гневи Судьбу, Игрен! — поморщился король. — Она капризна и непоследовательна, поэтому радоваться победе мы будем только тогда, когда я сброшу с постамента родовой трон Берверов и водружу на него свой. Вместо того чтобы мечтать, лучше приведи мне тех, кого вы сюда засылали: хочу знать, как можно захватить донжон. А после того, как они мне все расскажут, я прямо тут награжу тех, кто ворвался в крепость в числе первых и сражался со мной плечом к плечу… Ну, что стоишь? Можешь не волноваться: выходить во двор под стрелы тех, кто сидит в донжоне, я не собираюсь…

— Заяц, не спи! — голос отца донесся откуда-то издалека. И прозвучал как-то странно, словно со дна колодца. Суор даже представил себе этот колодец — узкую трубу, выложенную поросшими черным мхом голышами, на самом дне которой должно темнеть черное зеркало воды. Легкое поскрипывание ворота — и откуда-то сверху на зеркало медленно упадет тяжелая капля воды. Миг — и поверхность воды преобразится: волны, рванувшиеся в разные стороны, с легким шелестом столкнутся со стенами и…

— Зая-я-яц!!!

Черная бездна, в которой на мгновение появилось отражение его лица, подернулась странной рябью, потом откуда-то сбоку и сзади раздался жуткий хруст, и колодец исчез. А там, где только что разбегались круги от капель, падающих со дна поднятого кем-то ведра, возникла несущаяся в лицо земля…

…- Больно… — почувствовав острую боль в правой руке, выдохнул Суор. И заставил себя открыть глаза.

— Еще бы… — прошипел склонившийся над ним отец. И выругался. А потом, мрачно посмотрев на стоящего рядом с ним брата, вдруг отвесил сыну тяжеленную оплеуху.

— За что?

— И ты еще спрашиваешь? — ошарашено поинтересовался Кейр Комель. Потом ощупав голову сына, криво усмехнулся: — Голова цела. Соображать должен…

С трудом повернув голову влево, мальчишка почувствовал, что ему не хватает воздуха: рядом со стоптанным сапогом отца валялся аккуратный березовый чурбачок. За ним — еще два. А чуть ближе к дороге громоздилась целая гора дров, которая буквально недавно находилась на телеге! На той, управлять которой доверили ЕМУ!

— Я сейчас все загружу обратно… — выдохнул Заяц.

— Ты? Сейчас? — Комель нахмурился, склонился над лицом Суора, и, оттянув ему нижние веки, встревожено заглянул в глаза: — Чем? Куда?

— Руками… Обратно в телегу… — попытавшись вскочить на ноги, Заяц оперся правой рукой о землю и взвыл…

— У тебя рука сломана! — нервно расхохотался дядя Кугс. — А телегу сначала надо починить: она слетела с дороги и лишилась правого заднего колеса… Так что нам придется ее не только загружать, но и чинить. Не тебе, а нам. И дрова загружать придется тоже нам. Но не "сейчас", а когда вытащим телегу обратно на дорогу и посадим колесо на ось. Тебе отец говорил, что спать нельзя? Говорил?!

— Да, говорил, дядя Кугс… — откинувшись на спину и прижав к груди горящую огнем конечность, сокрушенно вздохнул Суор…

…- Вот тебе и "сейчас"… — обессилено рухнув на землю рядом с телегой, и похлопав ладонью рядом с собой, пробормотал отец. — Садись, брат, передохнем… Нет, ну надо же было ему не просто съехать с дороги, а влететь именно в эту яму? Что, ничего менее глубокого тут не нашлось?

Заяц виновато посмотрел на свои ноги, поежился и зачем-то пошевелил пальцами. Стопы тут же закололо острыми иголочками…

— Видимо, нет… — угрюмо буркнул Кугс. — Кстати, если бы не твой "уже совсем взрослый" сын, мы бы уже давно были в Запруде. И, получив свои деньги, спокойно спали бы на сеновале…

Представив себе сеновал над крепостной конюшней, тарелку с наваристой солдатской кашей и добродушное "кушай, постреленок" поварихи Магды, Суор с трудом удержал наворачивающиеся на глаза слезы. Потом наклонился, подобрал с земли очередной чурбачок и медленно побрел к дороге.

— Тяжелая, сожри ее тля… Еле вытянули… Сейчас передохну, поставим колесо на место и начнем грузить дрова… — утерев со лба пот, сказал отец. — Кстати, Заяц, как там твоя рука? Болит?

— Почти нет… — стараясь не смотреть на свои порядком опухшие и то и дело простреливающие болью пальцы, соврал мальчишка.

— Приедем в крепость — покажешь руку лекарю. Эти чурбачки, к которым я ее примотал, конечно, не дают костям двигаться, но если они срастутся неправильно… — Комель вдруг прервался на полуслове, и, вскочив на ноги, принялся за работу.

Суор грустно усмехнулся — то, что будет, если рука срастется не так, он знал не хуже отца. Говорили, что их деревенский калека Бертон по прозвищу Кривой, тощий, еле переставляющий ноги мужчина с изможденным и вечно голодным взглядом, некогда был писаным красавцем. И собирался жениться на дочери самого деревенского старосты! А еще ему прочили место егеря в имении графов Шорров с окладом чуть ли не в две серебрушки в месяц… Увы, все надежды самого завидного жениха деревни рухнули в одночасье — однажды ранней весной он вернулся с охоты на носилках. С перебитыми ногами и разорванной грудью. Надсадно кашляющий и мечущийся в лихорадке.

Деревенская травница Марфена сделала все, что могла — Бертон выжил. И через год с небольшим снова научился ходить. Однако превратился в жалкого и никому ненужного калеку, живущего на то, что успевал заработать за лето пастухом…

— А он что, станет меня смотреть? — запретив себе думать о своем будущем, воскликнул Заяц.

— Будет… — кивнул отец и вцепился в валяющееся рядом с телегой колесо. Увы, особенной уверенности в его голосе Суор не услышал…

…Последний чурбак занял свое место часа за три до рассвета. И обе телеги, наконец, сдвинулись с места и медленно поползли вниз по ущелью.

В этот раз обеими правили мужчины — дядя Кугс, пробормотав что-то вроде "мал он еще, чтобы править лошадьми", забрался в первую, и, вцепившись в поводья, от души хлестнул дрожащую от холода Гриву…

Несмотря на то, что фраза звучала достаточно обидно, Зайцу было не до нее — свернувшись калачиком под обоими кусками овчины, он никак не мог согреться. И слышал исключительно перестук собственных зубов.

Рука отца, опустившаяся на его затылок и слегка потрепавшая его по волосам, оказалась такой же ледяной, как и ветер, задувающий под овчину. И вместо успокоения принесла новую вспышку боли — попытавшись сжаться в комок, Суор неловко пошевелил сломанной рукой и чуть не прокусил себе губу от новой волны огня, прокатившейся от кончиков пальцев и до самого плеча.