Вера Семенова - Чаша и Крест

Рандалин только вздохнула, заведя глаза к небу.

— Поздно, Торстейн, — сказала она с мрачным выражением лица. — Надо было меньше геройствовать на море. Мануэль обожает романтику.

Первый орденский корабль медленно разворачивался, примериваясь ко входу в гавань Валлены. Уже было видно, что один бок у него совсем черный, а половина парусов беспомощно повисла, поврежденная огнем. Но на палубе застыл ряд мрачных воинов, положив руки на эфес, и оттого корабль производил впечатление подраненного зверя, к которому еще опаснее подходить близко, чем к здоровому.

Сбежавшийся со всех сторон народ толкался на пристани, показывая на незнакомые корабли пальцем и поднимая детей повыше. Только древние старики помнили, как в Валлену часто заходили корабли со знаком Креста на флаге, и от того всем было и любопытно, и тревожно. Невольно головы в толпе то и дело обращались к парадной лестнице, где был наскоро сколочен помост для торжественной встречи гостей и который постепенно заполнялся придворными герцога, членами магистрата и просто именитыми гражданами Валлены. Все чувствовали, будто на их глазах происходит что-то очень важное, только было сложно до конца понять что именно.

Герцог Мануэль сидел на возвышении, тоскливо обводя глазами ряды придворных. Несколько часов назад он имел крупный разговор с городским советом из-за задуманного им приема. Старейшины высказали ему все, что они думают по поводу непомерных денег, которые ежегодно требует его театр, и в конце концов сократили количество гостей на приеме до трехсот, и вообще придирались к каждой задумке герцога. Разве может художник вытерпеть такое насилие? Мануэль нервно вертел огромные перстни, которыми был украшен каждый палец, и постоянно поправлял край роскошного кружевного воротника, поглядывая в зеркало, которое сбоку держал один из пажей. Он нравился себе, как всегда, хотя было бы еще лучше, если бы не пришлось сидеть на пристани под палящим солнцем, которое так портит цвет лица. К тому же Мануэль не слишком любил появляться на публике. Из толпы могли что-то выкрикнуть по поводу его внешности, а такие слова его всегда больно ранили. Он потом не мог спать целую неделю.

В толпе придворных сбоку произошло движение, и герцог невольно посмотрел туда, оторвавшись от зеркала. Нахальные младшие воины Ордена Чаши вылезли на первый план, и конечно, в первых рядах маячила небрежно заколотая рыжая грива Рандалин. Однако, взглянув на нее, Мануэль не смог сдержать удивления. Несколько лет — на самом деле с тех пор, как она появилась в Валлене — он помнил ее в неизменно одном и том же мрачноватом орденском костюме, в фиолетовом мужском камзоле без всяких украшений, в высоких дорожных ботфортах и с туго затянутой пряжкой большого ремня. Теперь в ней что-то определенно изменилось. Она не поменяла костюм, но явно была близка к тому, ограничившись пока что белым кружевным воротником и длинным парадным бархатным плащом зеленого цвета, заколотым у плеча. И судя по тому, как были растрепаны ее волосы и небрежно надет воротник, она пыталась надеть что-то другое, но побоялась опоздать на пристань. У нее даже в глазах сохранилось выражение женщины, метавшейся около шкафа с нарядами и не знающей, что выбрать.

Правда, заметил это, наверно, только Мануэль, имевший обыкновение проводить полдня в гардеробной и с полувзгляда угадывавший изменения в костюме, а значит, и в настроении ближних. Остальные видели только насмешливый серый взгляд и сжатые губы Рандалин, магистра Ордена Чаши, быстро подмечали неизменный клинок на боку и машинально положенную на него руку и начинали беспокоиться еще больше. Неужели война? Но чужой орден входит в Валлену под мирным флагом. Или это решили старейшины, а Чаша против? Если чашники решат уйти из города, что же тогда будет?

Рандалин же вообще не чувствовала, какое у нее выражение лица, она с великим трудом удерживала себя на месте, среди своих, ей хотелось побежать, растолкать толпу, броситься на самый край пристани по мосткам, так чтобы прямо над ней навис высокий почерневший борт корабля, чтобы глаза наконец смогли разыскать среди одинаковых фигур в темно-синем знакомое лицо, перечеркнутое шрамом, с темными волосами, падающими на лоб, чтобы она могла броситься к нему, убедиться, что он жив, что под камзолом нет ран, вдохнуть запах дыма, впитавшийся в плащ и в волосы. Пресвятое Небо, пусть он только будет жив, пусть все, что угодно, но только бы он был жив. Она неожиданно вспомнила, как ее корабли входили в гавань, и как женщины, застывшие на мостках, с изменившимися лицами падали на грудь тем, кто приходил с ней. Теперь она знала, что чувствуют те, кто ждет приходящих с моря. Только вот приходящих сейчас никто не ждал. Кроме нее.

Она почувствовала, что пальцы до боли сжимают эфес клинка и поспешно сняла их с рукояти. Санцио дышал ей в спину, оскорбленным ритмом своего дыхания напоминая, кто она и что сейчас в гавань Валлены заходит корабль враждебного им ордена. Ее глаза метались по палубе корабля, но он развернулся окончательно, стало плохо видно, что там происходит, было только понятно, что брошен якорь и спускают шлюпку, которая должна подойти к самой парадной лестнице. Чтобы отвлечься, Рандалин посмотрела на остальных. Герцог Мануэль нервничал, как всегда, когда приходилось общаться с незнакомыми людьми, и подставлял лицо под взмахи огромного веера. Магистрат спокойно переговаривался, делая вид, что не слишком замечает приближающуюся шлюпку. Многие придворные открыто пялились на нее, и большинство со странным выражением лица. Своих воинов она не видела, они большей частью стояли за спиной, но их удивленную обиду ощущала с легкостью, как сгустившийся сумрак. Их Рандалин больше была не с ними, и понять это было трудно.

Я хорошо видел все это с флагманского борта. Мы готовились сесть в шлюпку, которая должна была причалить к нижним ступенькам парадной лестницы. Я прикинул расстояние, которое нам предстоит преодолеть до верхней площадки, и шумно вздохнул.

Мы — это Гвендор, Бэрд, Жерар, Жозеф и я. Из нас пятерых я единственный страдал только от усталости и от легкой царапины на плече. У Жерара голова была замотана грязной тряпкой в засохших бурых разводах. Бэрд заметно хромал, Жозеф держал руку на перевязи. Что касается Гвендора, то внешне он смотрелся совершенно потрясающе. Его темно-синий орденский камзол, позаимствованный уже на корабле вместо тюремных штанов и рубашки, был весь изорван шпажными ударами и покрыт темными пятнами. Он выглядел бы полным оборванцем, если бы кто-то из воинов не набросил ему на плечи новый белый плащ, отороченный мехом. Он носил, не скрывая, цепь Великого Магистра, и в руках держал парадную шпагу в украшенных золотом ножнах, о которую опирался, как на трость.