Вера Семенова - Чаша и Крест

Впрочем, может, они были от встречного ветра?

Круахан. 2035 год

В том году лето в Круахане наступило неожиданно, хотя обычно оно никогда не торопилось, неохотно меняя мрачно-серый цвет дождливого неба на относительно синий. Но в этот раз жара нагрянула внезапно и выбила жителей города из привычной колеи. Все они забыли повседневные дела и отправились бродить по берегам единственной в округе речки Круаху, название которой в народе сокращали до Кру, что вполне соотвествовало ее незначительным размерам. Но сейчас все были рады наличию хотя бы такой воды, устраивали купания и пикники на полянах, кто побогаче — катались на колясках, одним словом — предавались блаженному безделью, оправдывая это редкой погодой, которая неизвестно, повторится ли еще в их жизни.

Мы тоже перебрались в загородный орденский дом, который купили совсем недавно и даже не успели там основательно обжиться. Хотя какие могут быть потребности у орденских воинов? Мы с Гвендором только жалели, что не перевезли из городской резиденции все нужные книги и поэтому каждый вечер натыкались на укоризненные взгляды курьеров, которых в очередной раз приходилось отправлять за городскую стену.

Именно так я и представлял себе абсолютно безмятежную и налаженную жизнь, а так как уже давно я не надеялся, что когда-либо смогу ею наслаждаться, тем более неожиданной и ценной она мне казалась. Утро мы начинали с прогулки верхом или тренировались на шпагах, потом до обеда Гвендор как всегда закрывался в своей маленькой лаборатории — она, конечно, не могла сравниться с его былой гордостью в Ташире, но зато она была абсолютно неприкосновенной — а я садился за рукописи. Единственное, что могло нарушить эту идиллию — редкие гонцы из канцелярии первого министра и еще более редкие гости из придворного мира. Даже политические и светские сплетни доносились до нас как-то приглушенно, словно все предпочли летние развлечения традиционным для Круахана интригам.

Правда, меня беспокоило, что каждое утро я просыпался с ощущением легкой тревоги. Она быстро развеивалась под лучами яркого солнца, но на следующее утро появлялась снова, как предрассветный холодок. И наконец я понял, в чем ее причина — я опасался, что подобная счастливая и спокойная жизнь продлится совсем недолго.

В тот день, когда она безвозвратно закончилась, мы сидели на открытой террасе, примыкающей к главному зданию орденского дома. Предполагалось, что высшее руководство круаханского командорства, каковым мы все считались к тому моменту, напряженно работает и мыслит. Но на самом деле этим занимался только Гвендор, а остальные бездельничали — кто скрытно, вроде меня, делая вид, что думает над рукописью, а кто не стесняясь, вроде Жерара и Бэрда. Несколько раз они пытались затевать фехтовальный поединок, который быстро сходил на нет из-за полного отсутствия какого-либо темперамента у сражающихся.

Я исподтишка наблюдал за Гвендором — мне всегда была интересна его манера, когда он одним глазом читал разложенное на коленях письмо, и одновременно водил пером по лежащей на столе бумаге. Волосы падали ему на глаза, и время от времени он отводил их рукавом. Он уже совершенно свободно писал левой рукой, потому что правая годилась на то, чтобы переворачивать листы бумаги, прихватывая их двумя оставшимися пальцами, но держать перо уже не могла.

— Какие новости в большом мире? — спросил наконец Жерар, утомившись слоняться по террасе, плюхнувшись в кресло и вытягивая ноги.

Бэрд взял со стола пачку уже отложенных Гвендором бумаг и медленно перебрал их.

— Через две недели в Серебряном дворце по приказанию первого министра состоится Большой летний бал, — прочитал он. — Разумеется, нас всех приглашают.

— Только не говори мне, что скряга Марелли выделил на это деньги из казны, — присвистнул Жерар. — А то я решу, что жара вызвала необратимые изменения у него в голове.

— Не переживай, — Бэрд перевернул страницу. — Деньги на празднество, как всегда, предоставила Торговая гильдия.

— А куда им еще было деваться? Марелли, наверно, опять им объяснил, что это лучше, чем двукратное повышение пошлин. При этом будьте уверены, что половина того, что выделено на бал, осядет у него в кармане. Вот человек, которым я искренне восхищаюсь.

— Между прочим, — мрачно сказал Бэрд, — говорят, что с некоторых пор он приказал писать свою фамилию через "о", чтобы подчеркнуть, что он истинный преемник Моргана, и что все истинные властители Круахана должны иметь в имени слог "мор".

— Скверный признак, — пробормотал Гвендор сквозь зубы, не отрываясь от бумаг. — Похоже на окончательный выбор дороги.

Мы помолчали, словно ощутив в воздухе надвигающуюся тень. Мало того, что в орденском языке слово "мор" было связано со смертью, в круаханском языке оно тоже ничего хорошего не значило — один из оттенков темного цвета.

— Новый памфлет герцога Тревиса, — продолжил Бэрд, откашлявшись, — обличающий подозрительные связи нынешней канцелярии и Ордена Креста. Намекает на то, что мы вначале дали первому министру Морелли мзду за право чеканить монету из нашего золота, а теперь он делится с нами доходами из казны. И вообще, доколе Круахан будет находится под влиянием чужеземного ордена и его сомнительного металла?

— Сразу видно, что старик Тревис несколько лет не выходит из дома, — фыркнул Жерар. — Иначе ему бы в голову не пришло предположить, что Морелли будет с кем-то делиться чем бы то ни было.

— Тревис нас нежно любит, это давно понятно, — заметил я. — Кстати, он к нам воспылал еще большей страстью с того самого момента, когда он пригласил вас в гости, Гвендор, а вы не пошли.

— Я просто не хотел лишать его повода нас любить. А то вдруг бы он в нас разочаровался.

Я внимательно посмотрел на Гвендора, но так и не понял, насколько серьезно он говорит.

— Приглашение в салон баронессы Энкиро, где баронесса и ее сторонники объявят о создании новой партии Зеленых листьев. Девиз партии — господство аристократии и свобода любви.

— Свобода любви нам, конечно, насущно необходима, особенно в свете последних произведений господина Тревиса, — согласился Жерар, — но причем здесь листья?

— Видимо, это влияние наступившего лета, — предположил Гвендор, и на некоторое время мы замолчали, был слышен только уютный шорох пера по бумаге.

— Хочется выть, — неожиданно сказал Жерар, вскакивая со стула. — Гвендор! Давайте объявим кому-нибудь войну! Или на худой конец устроим какой-нибудь местный скандал. Иначе я умру здесь от тоски. Пусть бы к нам заехал кто-нибудь не особенно симпатичный, чтобы я мог затеять с ним драку и хотя бы так повеселиться.