Вера Семенова - Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания

— Те дохлые были, будто тряпки, — возразил второй. — А эта… она вся горела, как факел. Она была такая… — красноречием гвардеец определенно не страдал, — я как на нее посмотрел, сразу упал.

За что Непостижимый послал мне таких придурков? Поймали бы ее — быстро бы изменилась. И куда она теперь делась, пока ты валялся как мешок?

— Улетела, конечно. — убежденно отозвался неожиданный поклонник Гвендолен. — Что ей делать на земле?

— А у того, который с ней, тоже были крылья?

— Нет, у него крыльев не было.

— Куда он пропал в таком случае?

— Наверно, тоже улетел.

— Слушай, Шихра, тебе что, голова только затем, чтобы было куда шлем надеть? — взорвался командир караула. — Ладно, далеко уйти они все равно не успели. Оцепите квартал.

— Оставил бы ты это дело, десятник, — осторожно заметил невидимый Шихра. — Иситар разгневается.

— Какая Иситар? У тебя от жары мозги потекли? Гадальщик ясно сказал, что они подозрительные, а значит, за них можно получить награду в столице. Зачем, по-твоему, мы каждый день печемся на солнце?

— Ловим подлого шпиона из Круахана, — бойко начал Шихра и замялся, — как там его звали…

— Он что, по-твоему, еще дурнее тебя, чтобы соваться в Эбру? Он сейчас небось сидит на пиру в королевском дворце, пьет вино из золотого кубка и думает: а глупый Шихра все ждет, когда я к нему приеду, чтобы меня поймать.

— Ну не знаю, — растерялся гвардеец. — А зачем тогда?

— Ты уши пытался когда-нибудь чистить? О чем народ больше всего болтает? Будто скоро конец мира наступит. А вот ты подумай, если бы у тебя быд дворец, золота полные сундуки, и ты власть бы имел над любым человеком, захотелось бы тебе с этим светом расставаться?

— И что?

— А то, что гадальщики так молвили: перед самым концом света придут в Эбру странные люди. Полагаешь, нашему… величайшему из султанов, да прольется на нас его благосклонность, — десятник церемонно выговорил формулу, явно не доверяя Шихре полностью, — неохота на них взглянуть? Вот гадальщики и потеют, и мы с ними заодно. А если когда на кого лишнего укажут, так в столице разберутся. Вот на прошлой неделе на моего двоюродного дядю указали. А то я уже замучился ждать, когда он помрет, мерин шелудивый, и дом мне достанется.

— А с этих разве что возьмешь? — с внезапной мудростью высказался Шихра.

— С этих ничего. — согласился десятник. — Они люди чужие, здесь никому не нужные. Должны же мы показать, что не напрасно серебро получаем на государственной службе. Давай, пошевеливайся, Шихра, бери двоих и топай на соседнюю улицу, и чтобы никто мимо тебя не прошмыгнул и не пролетел. Сейчас будем все дома обыскивать.

— Жаль, что у меня осталось всего три кинжала, — прошептала Гвендолен одними губами. — Но на этого урода точно хватит.

На самом деле ее слова были не более чем бравадой — охватившая ее первозданная ярость схлынула, оставив пустоту и дрожь, и сейчас Гвендолен мало на что была способна. Если бы гвардейцы спустились в подвал, они могли бы забирать ее без особых жертв. Но причудливая последовательность различных событий, которую люди называют судьбой, имела на этот счет свое мнение, и потому распорядилась иначе.

— Люди не пойдут, десятник, — угрюмо отозвался Шихра. — Буря приближается, и сильная. Разве не видишь?

В единственную щель улица была почти не различима, поэтому Гвендолен с Баллантайном не могли заметить, как внезапно потемнело — это густо-синяя туча, наползающая с моря, легла толстым краем на солнце. Но они отчетливо почувствовали резко поднявшийся ветер, взметнувший каменную пыль и швырнувший ее в стену дома. Буря подкралась неожиданно, но с самыми серьезными намерениями — в глубине тучи мелькали холодные фиолетовые отблески, и что-то глухо ворчало.

— Такая же гроза была в прошлом году, когда Эрха убило молнией, — вступил в разговор еще один подошедший гвардеец. — Пошли в укрытие, от греха подальше.

— Не повиноваться вздумали? — заорал десятник, но его слова заглушил первый раскат грома. Словно отвечая, в проулке завыл ветер, заставляя людей пригнуться. — Ты что, хочешь, чтобы они сбежали?

— Куда они побегут в такую погоду?

Десятник еще колебался, но в пыль упали первые капли дождя. Тучи сомкнулись над городом, и молния торжествующе прорезала полнеба, отчего улица осветилась голубоватым светом.

— О Непостижимый, сбереги нас!

Раздался торопливый стук подкованных сапог, заглушаемый шумом дождя и ветра. Через секунду проулок заволокло стеной ливня, в подвале потемнело и запахло сыростью, и мелкие ручейки, быстро побежав от стены, добрались до сапог прильнувшей к своему наблюдательному пункту Гвендолен.

— Ничего себе! — выдохнула она, обернувшись к Баллантайну. Его лица уже было не различить в темноте, только неясный силуэт чуть поодаль. — Здесь часто бывают такие бури?

— На моей памяти таких было всего три, — отозвался он, не слишком повышая голос, хотя сейчас их никто уже не услышал бы. — И ни одной не случалось настолько кстати. Ты боишься грозы, Гвендолен?

Он почти угадал — крылатые под дождем всегда чувствовали себя неуютно, не понимая, как зовущее к себе небо может быть таким недружелюбным. Кроме того, из поколений в поколение передавали рассказы о погибших от удара молнии и брошенных порывом ветра на землю. Летать в грозу строго запрещалось — считалось, что воинственный бог Огра, соперник Эштарры, специально разыскивает и убивает ее детей.

— Н-нет, — сказала Гвендолен без особой уверенности и придвинулась к Эберу. — Просто если дождь будет лить так сильно, подвал скоро затопит.

— До этого еще далеко, — Баллантайн успехнулся. — В любом случае, я предпочитаю соседство воды, а не эбрийских гвардейцев.

Возразить на это было нечего. Тем более что как всегда, когда он ее обнимал, Гвендолен теряла всякое ощущение действительности, кроме прикосновения его ладоней.

— У тебя, похоже, окончательно складывается цель в жизни — постоянно спасать одного отставного круаханского чиновника, который обладает особым искусством наживать неприятности. Вместо того, чтобы радоваться луне и летать по небу. На худой конец — сочинять хвалебные стихи для вандерского короля в обмен на золото. Ты ведь рисковала из-за меня жизнью, Гвендолен. И я не хочу, чтобы ты продолжала это делать.

— Ты не хочешь мне счастья?

Баллантайн невесело засмеялся.

— Счастье довольно сомнительное.

— Зато мое, — сказала она упрямо.

— За что ты так ко мне относишься. Гвендолен?

Туча вновь разошлась с громким треском, разорванная молнией, Гвендолен увидела лицо Эбера совсем близко, искаженное неуверенностью, тоской и еще чем-то, похожим на грустную надежду. Ее сердце перевернулось, настолько он был непохож на привычных мужчин, до краев наполненных убежденностью в собственной ценности.