Вера Семенова - Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания

— Я вижу, что вам нелегко наслаждаться изящной беседой, пока не войдет в ваши души друг к другу доверье, — высказался Алларий. — Да будет известно, что гости мои не опасны для тех, кто не дружен чрезмерно с властителем Эбры. Историю странствий своих они сами промолвят. Могу лишь сказать, что приплыли они из-за моря, влекомые целью великой, и странные силы подвластны им — больше, чем людям обычным дается.

Гвендолен при этих словах едва не поперхнулась, однако Логан с Дагаддом продолжали хранить полную безмятежность. Дагадд даже степенно покивал с чувством собственной значимости. Поскольку конец ночи у них был не занят таким важным делом, как у Эбера и Гвендолен, они успели, похоже, перекинуться парой слов с Алларием. Но стоит ли ему доверять? И можно ли доверять человеку со множеством лиц и образов? Что ему вообще от них нужно?

— Ну что же, — заговорил наконец один из собравшихся, смуглый человек с резкими чертами лица, — раз вы находитесь в доме Аллария, то вами явно тоже интересуется гвардия султаната. Мы собираемся здесь, потому что это единственное во всей Эбре место, где мы чувствуем себя относительно спокойно. Вероятно, мы сможем оказаться друг другу полезны. Верно ли мне сообщил Тенгал, что одного из вас ожидает неминуемая смерть, если его схватят? Должен сразу предупредить, что у нас все по-разному относятся к этой истории. Я в нее до конца не верю, но любой, кто нанес власти Хаэридиана хоть какой-то ушерб, вызывает у меня симпатию. Пусть даже если это посланник круаханской короны.

— Я здесь не от имени Круахана, — холодно сказал Баллантайн, глядя прямо перед собой. — Не слишком ли много знает про нас человек, о котором мы не знаем ничего?

— Принимаю это приглашение представиться, — человек усмехнулся. — Мое имя Эльмантар, но я редко на него отзываюсь. Обычно меня зовут Черным Ястребом. Я и мои ребята попортили немало крови Хаэридиану и его гвардии за последний год. В отличие от всех остальных, кто здесь присутствует

— Разумеется. Только больше половины несчастных, кого ты увлек своими речами, гниют в тюрьме или могиле, а ты сидишь на мягких коврах и куришь крэк, — ядовитым голосом отозвался другой, пожилой человек с таким количеством складок на лице, что скорее напоминал старую собаку, и глаза его смотрели вокруг так же печально.

— У меня на теле больше шрамов, чем у тебя на языке мозолей от лизания придворных задниц, Уллиль! Хоть в доме Аллария не изображай из себя сенатора. Не понимаю, зачем тебя вообще пускают на порог.

— Алларий пускает нас всех, — вмешался третий, худой и подвижный человечек, постоянно вертящийся на своих подушках, — потому что надеется, что мы когда-нибудь объединимся ради единой благой цели, и освободим Эбру от тирана, чтобы основать первое справедливое государство на Внутреннем океане. Представляю, насколько ему больно каждый раз видеть, как мы грыземся между собой!

— Воистину тронут твоею заботой, Хаэда, — мелодично проговорил Алларий, разворачивая большое ослепительно белое опахало. В затянутых светлым шелком окнах угадывался уже последний отблеск садящегося солнца, но жара упорно не желала спадать. — Однако о смысле поступков моих ты глаголешь неверно. Тому совпаденье виной, что гонимые властью — ученые люди, возвышены духом и ценят искусство. Нигде не сыскать благодарнее публики, нежели ваша.

— Другими словами, мы сейчас сидим в трогательном обществе государственных преступников, — мрачно прошептала Гвендолен на ухо Логану. — И сами не лучше. Признайся наконец, что вам для острых ощущений не хватало устроить небольшой государственный переворот с народными волнениями. Именно поэтому вы потащили нас в Эбру.

— Твое первое впечатление обманчиво, юноша, — мягко заметил сидящий рядом с ней человек. Его глаза были закрыты большими толстыми стеклами, видимо, поэтому он разглядел только мужской камзол Гвендолен, штаны с пряжками и кинжалы на шее. Однако слух у него оказался намного острее зрения. — Далеко не все из нас хотят каких-то перемен или чьего-то свержения. Даже Эльмантар — он скорее ищет постоянного риска. Ему нравится ходить по углям босыми ногами.

Гвендолен посмотрела на него надменно, но все-таки заинтересованно. По крайней мере он единственный заговорил с ней.

— А ты, например, чего хочешь? — спросила она. — Вряд ли ты ходишь к Алларию в надежде послушать хвалебный гимн справедливым порядкам в султанате.

— Моя душа здесь отдыхает, — ответил он просто. — Я служу богу, который под запретом в Эбре. Здесь я хотя бы не слышу, как его проклинают, а иногда даже могу поговорить о нем с кем-нибудь.

— Как зовут твоего бога? Случайно не Иситар?

Человек издал удивленный возглас и зачем-то ухватился обеими руками за рукав камзола Гвендолен.

— Как жаль, юноша, что я не могу видеть твоего лица. Ты первый из многих людей, кто знает хотя бы часть нашего учения и не боится произносить вслух имя Великой Любящей. Ты, наверно, знаешь, что простой люд искажает ее образ, наделяя ее чертами местного демона, которому все поклонялись прежде? Но для нас она всегда будет той Астаррой, что в первозданной силе своей любви спустилась за Изиром в царство смерти и вывела его оттуда.

— Мои знания намного меньше, чем ты думаешь, — Гвендолен высвободилась и попыталась побольше завернуться в плащ и вжаться спиной в подушки. Сравнение с демоном ей совсем не польстило.

— Когда-нибудь ты непременно услышишь об Изире и о том, как он отдал свою жизнь за других. Все, кто узнают об Изире, рано или поздно открывают ему свою душу. Или я расскажу тебе о нем, если мне посчастливится, и ты погостишь здесь подольше.

"В таком случае мне не посчастливится", — с тоской подумала Гвендолен. Но в облике человека с толстыми стеклами на глазах было что-то такое безмятежное и вместе с тем сильное, что сказать ему в лицо какую-нибудь колкость не хотелось. "Славное местечко Эбра, ничего не скажешь. Ни сесть нормально, ни выспаться, да еще битком всяких сомнительных божеств, помешанных, контрабандистов и заговорщиков. Может, это у них от жары?"

Она прислушалась к продолжавшемуся разговору, который за то время, что Гвендолен отвлеклась, перестал быть заурядным препирательством и плавно перешел к более серьезным вещам.

Говорил Уллиль, тот самый человек с грустными собачьими глазами — бывший толкователь законов при дворе Хаэриддиана, отосланный прочь за приверженность к излишнему милосердию, но сохранивший некоторые связи и успешно ими пользующийся. Так пояснил Гвендолен ее новый знакомец, странный служитель странного бога, в свою очередь представившийся Магнусом. У Гвендолен в голове образовалась легкая чехарда из всех новых имен, всем вместе было тесно, и каждое норовило вытолкнуть предыдущее, но она упорно слушала, потому что у сидящего напротив Баллантайна было заинтересованное выражение лица.