Владимир Воронов - Отродье. Охота на Смерть

— Нет. — Отрезал Прад.

— Капитан, ну с чего вы взяли? — возмутилась она.

— А вот с чего! — Прад снял пальто, продемонстрировав на пиджаке круглые дырки с обожжёнными краями, как от автоматных пуль. Расстегнул рубашку — на теле ни царапины. — Видишь? Я не ставил никакого барьера, когда ты стреляла в Эрнста. Я закрыл его своим телом! Обычные пули ранили хотя бы тело!

Арина не поняла, что конкретно имеет в виду Капитан, и, судя по лицам присутствующих, не поняла только она. Гита поджала губы, уставилась в одну точку, Константин Львович посмотрел на Прада с нескрываемым восторгом, будто впервые увидел, и только она откровенно тупила.

В конце концов, Арина не выдержала:

— Да! Все вокруг такие умные, одна я — дура, но кто-нибудь мне объяснит, что происходит?!!

Гита попыталась ответить, но у неё запершило в горле.

Бывший Ганталиант, не отрывая глаз от Капитана, тихо произнёс:

— Он тоже Бог…

Мрак. Маленькая девочка бежит по длинному, узкому переулку. Справа и слева в небо смотрят спины высоток с гулкими чёрными зигзагами пожарных лестниц, в которых завывает ночной ветер. Ветер метёт по земле целлофановые пакеты и прочий мусор. Впереди скрипит, покачиваясь, яркий фонарь. Из-за него тени стали чудовищно длинными. Они цепляются за тоненькие ножки, растягиваясь на много метров назад — туда, откуда она пришла. Ей кажется, что её кто-то преследует. Неуверенный полуоборот головы — никого, или следящий слишком хитёр, чтобы показаться? Или он укрылся за остовом разворованного автомобиля? Всхлип от безнадёжности. "Папа, где же ты?" — спрашивает тоненький голос, слишком тихо, чтобы его кто-то услышал, ведь если услышат, могут захотеть её обидеть — об этом предупреждал отец, но почему же он сам бросил её на окраине чужого, хмурого города? Девочка бежала за отцом уже несколько кварталов. Несколько мгновений назад его спина скрылась за поворотом. Маленькие кулачки размазали по грязным щекам слёзы. Вот и улица за переулком, но и на ней нет прохожих, только пара припаркованных машин, да ругань на непонятном языке в одном из окон без штор. Слева у большого мусорного бака в центре кучи чёрных мусорных пакетов сидит неопрятный темнокожий мужчина. Девочка всё ещё их боялась, хотя ей много раз говорили, что негры такие же люди как и все остальные, но как же страшно на их чёрной коже горят белки глаз. У неопрятного мужчины они ещё и с сеточкой красных капилляров. Он поманил её пальцем, что-то сказал, но она поняла только "sweet pussy" и захохотал, показав рот с неровными обломанными зубами.

Ей страшно как никогда.

Кажется, там слева вдалеке мелькнуло пальто отца. Она бежит и окончательно теряет его из вида. Перекрёсток. Куда он пошёл? Нигде ничего не видно. Девочка ещё раз поворачивает налево в очередной страшный переулок, но что делать, если отсутствие отца пугает её куда больше пустынных переулков?

Туда.

Толстая темнокожая женщина схватила её за плечо, что-то спросила — непонятно.

— I am scare… — заикаясь, пробормотала Девочки и забыла, как сказать "я потерялась".

Толстая женщина изобразила тревогу. Папа говорил ей, что в этой стране люди ничего не чувствуют, только изображают чувства. Она разобрала "ou, sweet heart" и "call police". Крикнула: "no! No police!" — вырвалась и убежала. Папа предупреждал — не связываться с полицейскими.

Она совершенно потерялась.

А ещё девочку пугал провал в памяти. За пять лет её жизни такого прежде не случалось. Нет, она помнила отца, помнила их путешествия по разным странам, помнила улыбку мамы и полное отсутствие улыбки на её бледном лице, когда её хоронили в прошлом году, помнила, как они прилетели, но сегодня, очнувшись вечером на скамейке в центральном парке Нью-Йорка, не помнила больше ничего. Что-то подсказало ей направление, где искать отца и, проскитавшись несколько часов, она действительно его нашла. Вернее, увидела знакомую спину в толпе.

Как гулко стучат туфельки. Какой грязный переулок. Ей хочется кушать и спать, ей давно пора спать, папа говорит, что "распорядок, прежде всего", но почему он не приходит? Не берёт её за руку, не укладывает, не подсовывает плюшевого медведя, словно она маленькая, не целует в щёку? Она поскользнулась на чём-то скользком и мерзком, не хотелось знать, на чём конкретно. Сильно оцарапала руки и коленки. Резкий запах прокисшей еды бросился в лицо. Резь в глазах. Девочка вздрогнула и заревела — держаться нету больше сил. Сзади послышался чей-то встревоженный голос. Толстая женщина зачем-то пошла за ней. Живот сдавило, и девочка оторвалась от земли. Что это? Её кто-то поднял. Боль мгновенно позабылась, сменившись страхом. Надо вырваться, сбежать иначе случится беда! Она дёрнулась, но её прижали крепче и дёрнули в сторону — за вентиляционную пристройку — здесь её не увидят, толстая женщина не придёт, её не найдут.

— Тссс! — поднёс указательный палец ко рту, присевший на корточки, отец и воровато выглянул из-за пристройки — проверить, не идёт ли кто-нибудь за ними.

— Папа! Папа!!! Это ты, — кинулась ему на шею девочка. — Папа, я так сильно испугалась! Почему ты меня там оставил? Я потерялась, я так боялась!!! — Рыдал ребёнок.

Внезапно она прекратила плакать. Слёзы остановила не сильная, но обидная, неожиданная пощёчина. Никогда раньше отец её не бил.

— Прекрати, — резко сказал он. — Молодец, что не дала вызвать полицию. Полиция была бы совсем некстати, — снова выглянул из-за пристройки.

Девочка ничего не понимала. Перед ней действительно отец. Густые волосы, с сединой, колючая щетина, его пальто, его перстень на руке, его глаза и брюки, но отец никогда бы её не ударил, или она настолько сильно провинилась, что заслужила самого серьёзного наказания? Или она настолько сильно провинилась, что отец решил оставить её, чтобы не нянчится, чтобы теперь другие люди мучились с ней? Вообще-то, такую глупость ей внушала нянечка, родители никогда ничего подобного не говорили, но что если это правда?

— Папа, я что: плохо себя вела? Сделала что-то не то? И ты, поэтому решил меня оставить? — серьёзно спросила она.

— Не неси чепухи, — раздражённо скривился отец, — я не твой папа. Впервые тебя вижу. Не понимаю, зачем ты плетёшься за мной? Давай так, я тебе сейчас дам денег, выведу в людное место и мы пойдём каждый своей дорогой. Это нормально?

Девочка ничего не понимала, но нависшая угроза — снова потерять отца, заставила заблестеть глаза от слёз. Она понимала — плакать нельзя, он же твёрдо распорядился этого не делать, но слёзы её не слушались.

— Папа, пожалуйста, никогда больше меня не бросай!!! — уткнулась в его плечо, — я буду хорошей, я сделаю всё что хочешь: выучу английский язык, буду ложиться всегда вовремя, никогда не буду мешать, когда ты занят — только не бросай! — Прижалась крепко-крепко к грубому сукну пальто, чтобы никто не смог их разделить.