Вера Школьникова - Выбор Наместницы

Наместница быстро просмотрела текст, оценив опрятность почерка. Четкие буквы, сильный нажим, не хватает изящной легкости начертаний, но ни одной помарки, несмотря на спешку. Старинная книга о рукописании, науке распознания характеров по почерку, определила бы автора как человека молодого, полного силы и честолюбивых устремлений, но, увы, приземленного и несколько ограниченного. Труд этот Энрисса знала наизусть и извлекла немало пользы из умения с первого взгляда на лист бумаги определять, с кем имеет дело. Недаром книга принадлежала к числу самых ценных в библиотеке, впрочем, скорее по форме, чем по содержанию – это был единственный фолиант, с первой до последней буквы написанный под трафарет. Анонимный автор явно не пожелал, чтобы читатель смог немедленно применить вновь приобретенную мудрость. Из размышлений Энриссу вырвало деликатное покашливание архивариуса, протянувшего серебряный поднос для документа.

– Нет, я пока что оставлю доклад у себя. А вы, господин Тарни, пришлите ко мне автора, – обратилась она к министру.

– Старший секретарь Артон будет у вас через пять минут, ваше величество.

– Старший секретарь Артон приложил к этой бумаге исключительно печать. А я хочу говорить с автором.

Бедный министр понятия не имел, кто из младших секретарей написал злосчастный доклад, но, судя по ровному тону наместницы, мало виновному не покажется. Интересно, что же он там начудил? Вроде бы обычные бесполезные выдержки из старых трактатов, соединенные между собой восхвалениями империи вообще и наместницы в частности. Очевидно, что присоединять Свейсельские Острова нужно будет на иных условиях, чем земли варваров тысячу лет назад. Но сохранить видимость следования традициям необходимо – основа благополучия любого государства в преемственности власти. Наместница не может с этим не согласиться, что же ей не понравилось?! Министр Тарни отдал нелегкой дипломатической стезе сорок лет жизни из своих шестидесяти и больше всего на свете ненавидел неопределенность. Дождавшись кивка наместницы, пожилой дипломат поспешно покинул зал и вызвал к себе заместителя. А там уже по цепочке доберутся и до виновника. Посмотреть бы на него перед тем, как отправить на расправу. Старый министр не ожидал ничего хорошего от любого изменения в установленном порядке вещей. Обычно косность – качество, неприемлемое в дипломате, но наместница Амальдия предпочитала видеть на ответственных постах своих ровесников, опасаясь горячей предприимчивости молодежи, а Энрисса не спешила становиться той самой новой метлой, что метет чисто да быстро. Она неторопливо заменяла старую гвардию своими людьми, как терпеливый рыболов неспешно травит леску, не давая рыбе сорваться с крючка.

Оставшись одна, наместница запрокинула голову на спинку кресла и прикрыла глаза. Действовать, подавшись первому порыву, оказалось на удивление приятно. Управление государством требовало в первую очередь сдержанности и терпения. Сделать что-то бесполезное и бессмысленное, просто потому, что так захотелось – поступок немыслимый для правительницы, но столь естественный для молодой женщины. Энрисса захотела еще раз увидеть своего утреннего собеседника, посмотреть, как он будет справляться с растерянностью, запинаться, подбирая слова, мысленно переживать конец карьеры, а потом милостиво отпустить, отметив за хорошую службу. Наместница нуждалась в своих людях, молодых, мечтающих о карьере, зависящих только от Энриссы, а потому и преданных ей одной. Она уже присмотрела нового военачальника, а теперь подумывала отправить на заслуженный покой и почтенного Тарни. Обещанные министром пять минут плавно перетекли сначала в пятнадцать, потом в полчаса, наместница успела два раза перечитать доклад, найти пропущенную запятую, а никто так и не нарушил ее уединения. Еще пять минут – и нужно будет одеваться к вечернему выезду в ратушу. Нельзя же позволить случайной прихоти разрушить месяц назад составленный распорядок дня, но настроение безвозвратно испортилось. Энрисса от всей души стукнула по подлокотнику кресла, пользуясь одиночеством. Вопреки мнению придворного целителя, ее величество страдала не столь от постоянных перепадов настроения, сколько от невозможности проявить эти перепады в действии. Умение владеть собой зачастую граничит с лицемерием, и наместнице непозволительно срывать гнев даже на прислуге. Да и прислуга-то всё знатные дамы… Завести что ли простую девку и бить ее по щекам? Энрисса поморщилась, прогоняя дурацкие мысли, и собралась уходить, когда распахнувший дверь лакей склонился в глубоком поклоне:

– Младший секретарь управления иностранных сношений Ванр Пасуаш по приказу вашего величества.

Наместница едва успела вернуться в кресло и принять надлежащую позу – величественная леди на троне, холодно взирающая на своего покорного слугу.

Армия возвращалась домой. На островах осталось несколько отрядов, поддерживать порядок. Шестнадцать лет войны основательно обескровили непокорных островитян – в поселениях не осталось мальчиков старше десяти лет, а в последние пять лет дети и вовсе не рождались – мужчин угнали воевать, а ветром пузо надувает только в сказках, что девки, согрешив, матерям рассказывают. Впрочем, победители постарались по мере сил восполнить убыль населения. Вот прямо сейчас и восполняли. Отряд остановился на ночлег в небольшом прибрежном городке. По-хорошему надо было бы раскинуть шатры за стенами, да мерзкая погода вынудила искать убежище под крышей. Жалованье солдатам обещали выдать уже дома, справедливо полагая, что измученные островитяне и сами все отдадут доблестным воинам империи, а деньги лучше тратить в кабаках и веселых домах на родине. Труднее всего приходилось командирам: нужно было и солдатам отдых дать, шутка ли, столько лет кровь проливали, и местное население сильно не обидеть – будущие законопослушные подданные. Вот и мечись между двух огней.

Солдаты заняли первый этаж трактира и пили «белый огонь» – прозрачный напиток из пшеницы, для крепости перегнанный через змеевик. В империи подобные устройства входили в перечень запрещенных механизмов, обновляемый каждой наместницей. Потому стоил «белый огонь» дорого, использовали его только лекари. На островах же гнали как настоящий «белый огонь» из отборной пшеницы, с добавлением трав, так и разнообразную брагу из всего, что угодно: ходили слухи, что даже из дерева; продавали это пойло за гроши в любой таверне. Шум внизу стоял страшный: гогот из двадцати пьяных глоток, женский смех и визг, грохот, звон. Трактир был из приличных заведений: с глиняной, а для господ и стеклянной посудой, отдельными табуретами и стульями с высокими спинками вместо лавок, а столы светлого дерева легко сдвигались в сторону. Все эти преимущества, привлекавшие в заведение солидную публику, обернулись недостатками, когда трактир заняли пьяные солдаты. Трактирщик спрятался в подвале, от греха подальше, приказав служанкам исполнять все желания господ военных. На слове «все» он сделал особое ударение. От девок не убудет, а полного разгрома авось и удастся избежать.