Таня Хайтманн - Оборотень

Волк измученно взвыл, отступая в самый отдаленный уголок души Давида, но вдохнуть он не мог, слишком сильно было отвращение перед мехом. Прикосновение к нему вызывало такое сопротивление, что он не мог взять себя в руки, да и ноги грозили вот-вот отказать. Где-то вдалеке он чувствовал возбуждение стаи, но не надеялся, что кто-то бросится к нему на выручку, — никто не мог равняться с Хагеном, и все это хорошо понимали. Кроме того, кто же присоединится к восставшему против вожака?

Давид не мог сказать, почему он прекратил борьбу: то ли от недостатка кислорода, то ли оттого, что наконец подчинился воле Хагена. Мгновением позже хватка у него на затылке ослабела, хотя Хаген продолжал угрожающе возвышаться за его спиной. Некоторое время ему было все безразлично. Его заботила только возможность повернуть голову в сторону и наполнить легкие кислородом. Потом он осторожно поднялся, но тут выяснилось, что Хаген почти не оставил ему места для маневров. Он неловко взобрался на стол и посмотрел на толпу. Все взгляды были направлены на него. Он видел жадность, жажду охоты, которую затеял Хаген и которую он сейчас начнет, погнавшись за безымянной женщиной. Он поискал Янника и нашел его бледное лицо в одном из последних рядов. В мальчике боролись ужас и лихорадочное возбуждение, которым была охвачена вся стая. А еще — следы стыда из-за того, что он не пришел на помощь другу. Янник опустил глаза, да и Давид уже не мог смотреть на него.

Рядом с ним зашевелилась женщина. Давид отреагировал на ее движение, прежде чем успел осознать это. Она натянула задравшийся подол платья на колени и, заметив торопливое движение Давида, вздрогнула. Когда она убрала волосы за уши, ее лицо показалось Давиду до боли похожим на лицо Меты, и от горечи он едва не застонал. Даже зеленые глаза не могли исправить ситуацию, и в первую очередь потому, что в них наряду со страхом плескалось презрение. Давид придвинулся, желая накрыть ее ладонь своей, чтобы как-то успокоить, но рука ее рванулась вверх, указывая куда-то. Давид замер и посмотрел на нее.

Женщина открыла рот, но только со второй попытки ей удалось спросить:

— Чего ты хочешь? Трахнуть меня здесь? На этом мехе, перед всеми?

— Было бы здорово, а? — вмешался Матоль, по-прежнему стоявший рядом с ней. — Нет, девочка. Этот парень сейчас тебя сожрет! — Он наклонился вперед и с такой силой схватил своими огромными зубами воздух, что они щелкнули. — Соберись, Давид, публика жаждет зрелища.

Когда Матоль, у которого все еще шла носом кровь, склонился к ней, женщина, пронзительно вскрикнув, отпрянула и наткнулась на Давида. Словно загнанный в угол зверь, она переводила взгляд с одного на другого.

Похоже, ситуация очень нравилась Матолю — он даже издал довольное рычание, от которого волоски на коже Давида встали дыбом. Одно дело, охотиться на жертву и загонять ее в угол. Но мучить ее — это совершенно не соответствует природе волка. Очевидно, стая думала точно так же, потому что комнату наполнила волна недовольства.

Внезапно между Матолем и столом появилась Амелия. Она коснулась плеча женщины и приказала:

— Беги! Беги изо всех сил!

Та, словно только и ждала этих слов, вскочила со стола, однако, едва ее ноги коснулись пола, споткнулась и упала на колени. Она попыталась уползти, но, схватившись за вывихнутую лодыжку, замерла с искаженным от боли лицом.

Стая разрывалась между желанием ринуться вперед и приказом вожака оставаться на месте. Матоль, скрежеща зубами, стоял позади Амелии, крылья носа которой трепетали при виде жертвы. Неприкрытая жажда охоты исказила ее тщательно накрашенное лицо.

Давид воспользовался моментом, чтобы слезть со стола, все больше напоминавшего жертвенный алтарь. Но Хаген не позволил себе отвлечься и сделал угрожающий шаг в его сторону. При этом он воспользовался всем авторитетом, который мог дать ему волк. Он схватил Давида за руку с такой силой, что, казалось, кости затрещали. Когда Хаген заговорил, верхняя губа его дрожала от напряжения.

— Сейчас ты ее схватишь. Или я заставлю привести сюда ту дрянь, которая за последние несколько недель свела тебя с ума. А потом я позабочусь о том, чтобы ты сломал ее чертову шею, — прошептал он настолько тихо, что Давид с трудом разобрал слова. — Мне совершенно все равно как, но ты усилишь своего волка сейчас, черт побери, сейчас!

Давид покачал головой, равнодушный к тому, что по лицу Хагена ползла тень, которая могла уничтожить его. Но вдруг все его чувства окрасились в серый цвет, а мир стал казаться гораздо живее. Он не просил, однако демон пришел ему на помощь. Давид поспешно закрыл глаза, когда его волк слился с ним.

— Итак, ты хочешь, чтобы я убил жертву, ведь главное, чтобы демон во мне стал сильнее? — спросил Давид вожака, который уже готов был потерять терпение. — Любую жертву?

— Да, — ответил Хаген голосом, в котором не было ничего человеческого. — Немедленно.

Одним прыжком Давид взлетел на стол и в два шага пересек его.

— Сюда, Матоль! — крикнул он, и это прозвучало как приказ.

Тот, кому он предназначался, неохотно отвел настороженный взгляд от заливавшейся слезами женщины, за которой он, сантиметр за сантиметром, шел к выходу из зала.

— Закрой рот! Ты мог взять ее себе, а теперь она моя! — прорычал Матоль, но все же вернулся к столу.

— Я не хочу ту женщину, я хочу тебя, — ответил Давид и недолго думая нанес ему удар ногой в лоб.

Пока Матоль с ошарашенным лицом падал назад, Давид спрыгнул на пол, с изрядной долей удовольствия оттолкнув Амелию со своего пути. Казалось, Амелия бросится на него, чтобы отомстить за дерзость, но потом она остановилась, поняв, что собирается делать Давид. На ее лице отразились восторг и радость, и она послала Хагену, наблюдавшему за бешеной атакой Давида на Матоля, воздушный поцелуй.

Матоль молниеносно перевернулся на бок, пытаясь попасть в Давида своими тяжелыми сапогами, но тот ловко уворачивался. Мягкими движениями он кружил вокруг поверженного врага, не решавшегося подняться.

— Проклятый засранец! — кричал Матоль вне себя от ярости.

Стая, дрожа от волнения, образовала вокруг них круг. Некоторые даже подбадривали Давида. Матоля ненавидели за жестокость и за то, что он находил удовольствие в том, чтобы мучить слабых. Никто не хотел пропустить ни секунды того, как Давид проучит этого негодяя.

Матоль, с трудом переносивший унижение, настолько разозлился, что, бросившись в атаку, совершенно забыл о защите. А Давид только этого и ждал. Но когда он устремился вперед, чтобы схватить Матоля, то в последний момент получил жестокий удар по почкам. Силы оставили его, и от боли он упал на колени. Все же ему удалось увернуться, прежде чем был нанесен следующий удар. Тяжело дыша, он поднялся на ноги и увидел Лойга, который вопреки правилам ударил его сзади.